Исследователи восточнославянской астронимии (В.А.Никонов, В.Д. Бондалетов, Ю.А. Карпенко, Г.Ф. Ковалев и др.) единодушно отмечают малочисленность объектов звездного неба, к которым проявилисвое внимание русские, украинцы, белорусы, дав им названия: это Большая Медведица, Плеяды, Пояс Ориона, Млечный Путь, Полярная звезда и Венера. Кроме того, среди астронимов немало таких, которые не нашли прикрепленности кконкретным объектам — в силу некомпетентности либо носителей говоров, либосамих собирателей. Четкая атрибуция названий — одна из сложных задач, стоящих перед исследователями этого класса собственных имен, и она может быть решена толькона базе широкого сопоставления славянских астронимов разной языковой принадлежности. В этом отношении значительную ценность представляют работы польских исследователей [Gladyszowa 1960; Moszynski 1967 и др., особенно Bartmirisky, Niebrzegowska 1996], болгарской этнолингвистки Дарины М.Младеновой [Младенова 1996], а также венгра Й. Эрдеди [Erdodi 1970], который рассматривает ряд славянских астронимов наряду с финноугорскими.

             Другая отличительная черта славянской народной астронимии (что отмечается также болгарскими и польскими исследователями) — большое количество дублетных названий для одного и того же объекта звездного неба. Отчасти это обусловлено постоянным поиском ярких образов, призванных служить надежными ориентирами в пространстве ночного неба, отчасти — прерывающейся традицией собственно славянского именования созвездий и звезд и вынужденностью самостоятельного поиска новых названий. Первая тенденция дает набор вариантов, восходящий к архетипу, вторая — разнообразие метафор, часто точечно локальных. Среди этой мозаики порой крайне трудно обнаружить следы древней астронимической системы. Задача настоящего доклада — попытаться представить основные составляющие астронимии общеславянского периода. Материалом в этом поиске послужат прежде всего собственно русские, большей частью севернорусские астронимы, в том числе зафиксированные в полевых условиях в ходе работ Топонимической экспедиции Уральского государственного университета.

             Начнем с нескольких общих замечаний. Как уже не раз говорилось, астронимия обладает целым рядом особенностей, исходящих из специфики номинируемых объектов. Предельная абстрактность проекции Космоса на ночное небо существенно затрудняет ориентацию среди звезд и созвездий, и народное мышление ищет эффективные пути решения этой проблемы. Инструментом поиска становится яркое образное название, «дорисовывающее» выделенный объект и наполняющее его конкретикой. Звезды созвездия соединяются линиями (при этом возможности разнообразить такие соединения достаточно широки), и получившийся рисунок становится залогом узнавания объекта на небе. Этот прием действует даже в научной астрономии — пособия для начинающих исследователей звездного неба наполнены рисунками, воплощающими возможное видение созвездия, названного общеизвестным научным термином (в этом отношении особенно «везет» Большой Медведице, которой еще на средневековых картах пририсовывали пушистый хвост для «оправдания» древней метафоры). Название-инструмент требует живой, прозрачной внутренней формы, активной мотивированности, в силу чего нередко включается во вторичный звездный миф, связывающий не только название и созвездие, но и целый ряд названий в своеобразный нарратив, сопровождающий «путешествие» по небу. Порой кажется, что человечество приучило себя к мысли о красоте ночного неба, чтобы эстетическое начало обостряло нашу способность отыскать необходимый объект среди этих «плевочков», которые человек «называет жемчужинами» (Маяковский).

                Тем не менее любой образ стирается и перестает возбуждать наше живое воображение при частом употреблении. Отсюда постоянный поиск новых вариантов «оживления» старого образа, а еслиэтот прием оказывается исчерпанным — то и новых образов для того же объекта. Поэтому народные астронимы в рамках одного языка существуют в многочисленных вариантах и имеют большое количество дублетов. С другой стороны, поиск новых образов, их приоритетность делает астронимию весьма проницаемой для иноязычных влияний — чужой образ кажется живее и ярче своего. Естественно, такое влияние возможно только в условиях двуязычия, поскольку, чтобы быть заимствованным, образное название должно быть понятным в плане его мотивированности.

                Кроме того, образ должен быть привязан к жизни народа, поэтому всякое изменение быта и культуры влечет за собой и модификацию образа, изменение астронима.

                Если обратиться к мировой, сложившейся явно не без определенных авторитетов и давлений астронимической системе, то в рамках указанного круга астрообъектов можно выделить следующие архетипические образы, характерные для всех европейских народов: это «животное»/«повозка» для Большой Медведицы, «человек (охотник)» для Ориона, «курица-наседка» для Плеяд, «путь» для Млечного Пути. Ср., например: англ. the Wain, греч. ἄμαξα, лат. Plaustrum, исп. carro, франц. Chariot, нем. Wagen 'повозка', дат. Karlsvognen 'повозка Карла', венг. Göncölszeker 'повозка Конрада' для Большой Медведицы; нем. Kluckhenne, франц. Poussiniere 'наседка', эст. Kukekene 'цыплята', араб.Даджа джо аль-сама-мабаначи 'небесная наседка с цыплятами' [в передаче Д. Святского [Святский 1961: 121 и др.]) — нет необходимости приводить примеры на каждый из заявленных образов.

                Условно выделим среди отмеченных образы двух типов: охотничьего и земледельческого. К первому принадлежат «животное» Большая Медведица и «охотник» Орион. Можно говорить об универсальности этих образов для всей Евразии (и даже шире — для всего северного полушария, исключая Новый Свет, поскольку индейская астронимия известна фрагментарно). Ср. «гиппопотам» в Египте, «лосиха», «лось» на севере Евразии, «имеющий ноги» в Якутии для Большой Медведицы и «охотник-Кривоспинник» у чукчей для Ориона. Очевидно, именно из охотничьего мифа идет и образ молока, разлитого по небу, поскольку повторяющийся образ самки зверя здесь явно не случаен. Развитием охотничьего сюжета видится и появление Малой Медведицы, т. е. образа «детеныша» («медвежонка» или «лосенка»?), развивающего и закрепляющего мотив льющегося молока.

                С другой стороны, «повозка» и «курица с цыплятами» — образы оседлой жизни, представляющие бытовой тип. Ориону в этой системе места нет, однако традиция восприятия этого созвездия как человека и авторитет арабской и античной культур заставляют этот образ сохранять, ища ему бытовую замену, тем более что яркость и красота этого созвездия не может не обратить на себя внимание. «Повисает» и восприятие Млечного Пути, которому в бытовом типе отводится чисто ориентационная роль — роль «пути». Отметим, что у греков-охотников этот образ поначалу отсутствовал — было лишь «молоко» и Via Lactea — это уже римская интерпретация; вместе с тем «путь» вполне соответствует и охотничьему типу, ср., например, манс. mos’’ xum josan 1’oŋx'лыжный след мужчины из племени Мось' (записано Топонимической экспедицией Уральского университета), где, однако, существенно присутствие образа охотника — ср. также кет. Albe kan'путь Альбе', Doγde qot 'след Доха' [Иванов, Топоров 1969: 153], эвенк. Манги янгкан 'лыжный след Манги', Кингиттен 'он шел на лыжах' и т. п.

                Разумеется, такое противопоставление не может быть категоричным: бытовые образы не противоречат общей картине жизни племен с охотничьей ориентацией, свидетельством тому — картина звездного неба у охотников и кочевников-оленеводов чукчей, зафиксированная В. Г. Богоразом, в которой присутствует множество героев и предметов [Богораз 1939: 24—25]. Вместе с тем есть основания говорить о предшествовании охотничьих образов бытовым и их определенной преемственности. Так, образ животного для Большой Медведицы можно рассматривать как предшествующий образу повозки, также известному многим индоевропейским народам. Выстраивается цепочка «животное (объект охоты)» — «домашнее тягловое животное» (ср. лат.Triones 'волы') — «животное, впряженное в повозку» (ср. русск. Конь Горбатый с Телегой) — «повозка». Существование у Гомера названия ἄμαξα 'повозка' наряду с ἄρχτος 'медведица' свидетельствует о древности такой переработки. Переработка могла пойти и по другому пути: «домашнее тягловое животное» — «плуг» (болгарские названия, связанные с этим образом, отнесенные, однако, к созвездию Орион, приводит Дарина М. Младенова; она же сопоставляет их с русским донским Чепига 'лемех плуга', приведенным А. Миртовым [Младенова 1996: 16—17]).

                Обращаясь к славянской территории, можно уверенно говорить о том, что для народной астронимии славян уже на начальном этапе «охотничий» тип не представлен (исключение составляет северно-русская зона, о которой речь пойдет далее и данные которой мы пока не приводим). Ср.: русск. Воз (а также Арба, Телега, Кола, Колясочка, Колесница и т. п.), укр. Biз, белорусск. Коляска, Бричка, сербохорв. кола, макед. колата, польск. Wóz, чеш. Vůz, словац. voz для Большой Медведицы; русск. Курица с цыплятами, укр. Квочка, Курка, Курашка, Квочка з курятами, болг. Квачка, чеш. Kuřatka, польск. Kura, Kwoka z kurczętami, Kurczęta для Плеяд; русск. Косари, укр.Коcap, Косари, Коси, сербохорв. кòсце, польск. Kosy, Kośniki, Kosiarze, Koscy, словац. Kosa, луж. Kosaдля Ориона и его частей и др.

                Этот далеко не в полной мере представленный материал позволяет выделить общеевропейские и собственно славянские астронимические образы. При этом собственно славянскими могут быть признаны не только не имеющие никаких параллелей в европейских, но и те, что представляют специфическую разработку общего образа.

                В общеевропейские включаем названия Большой Медведицы, связанные с образом повозки, и названия «цыплята», «курица с цыплятами», «наседка» для Плеяд. Как отмечалось выше, этот образ присутствует еще в арабской астронимии, поэтому его распространение в Европе можно связать с общекультурными влияниями, тем более что наблюдения за Плеядами всегда имели значение для жителей северного полушария Земли. К общеевропейским можно отнести также названия «северная звезда» для Полярной звезды и «утренняя звезда»/«вечерняя звезда» для Венеры, однако они не вписываются в общую образную схему (хотя и могут, как мы покажем далее, служить базой для новых образных названий; впрочем, инструментальность не присуща названиям отдельных звезд в той мере, в которой она присуща названиям созвездий).

                В славянской астронимии отсутствует образ Ориона-охотника, равно как и Большой Медведицы — зверя, что представляется свидетельством формирования славянской астронимической системы уже только на основе «земледельческого», или «бытового», типа. Вопрос о восприятии славянами созвездия Орион в целом остается открытым, поскольку в славянских языках фактически нет названий для созвездия в целом.

              Среди оригинальных славянских названий есть только одно, которое можно признать общеславянским, — это название «косари» для Пояса Ориона. Его появление мотивировано использованием именно этого объекта звездного неба для определения времени — Орион к утру спускается к горизонту, и его звезды становятся видны в низких окнах крестьянских домов, что заставляет подниматься косарей, чтобы успеть накосить сено до подъема солнца и исчезновения утренней росы. Есть все основания полагать, что это древнейшая номинативная разработка данного звездного объекта, проведенная независимо от других народов. Вариативность названий Пояса Ориона в русском языке подтверждает этот вывод. Так, в севернорусской зоне, а также в дочерних говорах Урала и Сибири Пояс Ориона получает название Кичиги, Утренние Кичиги (от кичига'примитивное молотило — изогнутая крюком палка'). Мотивировка названия параллельна астрониму Косари — звезды Пояса Ориона, опускаясь к горизонту, указывают, что пора вставать и идти на молотьбу. Замена образа сенокоса на образ молотьбы не случайна: светлые летние северные ночи не позволяют во время сенокоса наблюдать за звездами, в то время как поздней осенью, когда проходит молотьба, вопрос об определении времени становится важным. Характерно, что образ кичиги возникает на севере и по отношению к Большой Медведице, которая также служит ориентиром во времени.

                Отмечаемое в польском, а также в венгерском языке название «косарь» для Ориона в целом представляется совмещением древнего охотничьего образа и земледельческой тематики. В этом отношении польск. Kosiarz и венг. Kaszas, Kaszascsillag кажутся одинаково вторичными и не дают оснований для выделения ведущего: заимствование могло идти как от славян к венграм, так и наоборот. Ср. венг. Harom kaszas 'три косаря', нем. Drei Mäher 'то же' для Пояса Ориона, несомненно заимствованные у славян.

                Ни одно другое название не дает устойчивых параллелей по всем славянским языкам, однако некоторые соответствия все же наблюдаются и дают основания для предположений. Прежде всего это образы, связанные с колодцем, водой из колодца. Ср. русск.Коромысло (Млечный Путь, Большая Медведица, Пояс Ориона, Костор и Поллукс), белорусск. Каромысло, Каромыселко (Пояс Ориона), укр. Дiвчiна з вiдрами, Дiвка воду несе (Орел), болг. Мома с бачари за вода и под., соотносимые с целым рядом астрообъектов (Орион и его Пояс, Лебедь, Орел и т.п.). Ср также донское Колодец, Колодезь (Северная Корона), приведенное Миртовым [Миртов 1929: 141]. Дарина М. Младенова, приводя многочисленные параллели из неславянских языков, в том числе из тюркских и румынского, делает предположение о неславянской природе подобных астронимов [Младенова 1996: 19]. Признавая убедительность высказанных болгарской исследовательницей предположений, позволим себе предложить другую версию. Выше уже говорилось о постоянном поиске новых образов на старой почве. Образы девушки с ведрами, коромысла, колодца как раз и кажутся плодами такого поиска. Встает вопрос о том, что было старым образом. Ответ на него видится в привлечении в очерченный круг еще одного астронима — это укр. Баби, русск. Бабы и польск. Baby для Плеяд.

                В мировой астронимии образ Плеяд как группы женщин отражен в античном названии, ставшем научным астронимом. В названии Плеяды 'дочери Плейоны' мифологическая мотивировка кажется уже вторичной (подобно тому как вторичным представляется миф о Гере, отшвырнувшей от себя маленького Гефеста и расплескавшей свое грудное молоко, для Млечного Пути). Характерно, что ни в Романсских, ни в германских языках образ «группа женщин» не зафиксирован (насколько об этом позволяют судить имеющиеся в нашем распоряжении источники). В. В. Иванов, В, Н, Топоров приводят авест. Реrūnē для Плеяд, интерпретируя его как «жена (дочь) Перуна» и сопоставляя с русским названием Плеяд Волосыни, которое а данной ситуации допускает расшифровку «дочери Волоса/Велеса» [Иванов, Топоров 1974: 74-75]. Они же упоминают о связи мотивов «звезда, зори, наказание женщины... и под.», которые отражены в ряде «мифов и легенд, рассказывающих о превращениях женщины в звезду (или женщин в созвездия) в результате ее бегства от преследователя или в наказание ей» [Там же: 75]. Можно говорить об устойчивости древних связей женских образов со звездами, а именно с Плеядами. Однако мотив наказания (или мемориалцзации) женщин отсутствует в славянских образах, связанных с «женской линией» в созвездиях. В связи с этим обращают на себя внимание названия Плеяд у народов Севера, где вновь появляется женский образ, окрашенный гораздо более оптимистично, ср. саам. Nijdi kerrigai 'пляшущие девушки' (перевод Чарнолусского, см. [Чар-нолусский 1930: 48]), коряк, ħamьs qatьmkьn 'группа девушек', эскимос.Arnarajegьt 'группа женщин', чукот. Навыскатъемкын 'группа девущек', а также манс. mos" ne-kol-taγəl'дом женщины из племени Мось' и mos" xum ne kol-taγəl 'женщины дома племени Мось'. Севернее образы представляются отражением охотничьего звездного мифа, в котором охотник (Орион) охотится за звериной маткой (Большой Медведицей), а дома его ждут женщины (Плеяды). В чукотском варианте мифа, переданном В. Г. Богоразом, картина охоты сменяется жанровой сценкой сватовства охотника-Кривоспинника (Opион) к девушкам (Плеядам), но распределение ролей за созвездиями сохраняется. Учитывая перекличку европейских и северных образов, закрепленных в охотничьем астронимическом типе за Орионом и Большой Медведицей, можем предположить, что и роль Плеяд, как женского дома, женского начала также когда-то была сходней у разных народов Евразии. В таком случае восточнославянские и польские названия сохраняют наиболее древний вид общеславянского астронима. Идея дома трансформируется в земледельческом астронимическом типе по-разному, при этом одной из трансформаций можно считать образ гнезда, нашедший выражение и в русских названиях Гнездо, Птичье Гнездо, Утиное Гнездо, и в общеевропейском «курица с цыплятами», «наседка». Развитием об¬раза семьи можно считать также русское казанское Попова Семья, записанные на Русском Севере Семь Сестер, а также Луковичка и Гряздок (ср.семейный лук).

                Однако в исходном образе «женщины — семья» ведущим мог оказаться и чисто женский мотив. Тогда естественным становится развитие «бабы» — «колодец» — «девушка с ведрами» — «коромысло». В связи с этой линией интересен контекст, записанный на Русском Севере в Ленском районе Архангельской области: Посмотришь на небо — звездочки плотно, как будто бабы собрались кучкой сплетничать, так Бабами и звали звезды-те (д. Большой Остров). Перевод звездного мифа в бытовой план здесь организован примерно так же, как у чукчей. С другой стороны, хотя все указанные названия принадлежат к разным объектам и только «бабы» характеризуют Плеяды, есть все основания предполагать, что исходными были все же названия Плеяд. По крайней мере, образ влаги связывается традиционно именно с этим объектом (очевидно, не случаен здесь момент совмещения влаги, воды и женского начала, традиционно отмечаемый всеми исследователями мифов).

                Таким образом, можно реконструировать систему астронимов славян, в которой Большая Медведица — это «воз» (совпадение самой лексемы в разных славянских языках служит дополнительным доказательством древности этого астронима), Плеяды — «бабы», Пояс Ориона — «косари». Мы оставляем здесь в стороне вопрос о древнем астрониме Волосожары и под., не раз поднимавшийся в отечественной лингвистике и за ее пределами (обзор точек зрения на это см. [Рут 1987: 39-41]; см. также: [Ковалев 2002: 218-221]), поскольку, как бы он ни решался, возникновение такого названия Плеяд все же представляется фактом более позднего времени, чем становление славянской астронимии.

                Сложившаяся славянская система модифицировалась как во взаимодействии с астронимией смежных зон, так и исходя из внутренних ресурсов. Так, на севере России мы встречаемся с частичным возвращением к охотничьему типу астрономинации. Противопоставленная общеславянской севернорусская система включает в себя астронимы Лось для Большой Медведицы,Кичиги для Пояса Ориона и Утиное Гнездо для Плеяд. Несомненна перекличка с уральскими астронимами — ср., например, манс. Sorup 'лось' для Большой Медведицы и ненец. Нябы сар'ню 'яйцо утки' для Плеяд).

                Претерпевает изменения в русском языке общеевропейский астроним «северная звезда» для Полярной звезды, под воздействием тюркских астронимов появляются русские Кол, Прикол и даже Лось на Приколе,восходящие к тюркскому образу двух коней (звезды ковша Малой Медведицы), привязанных к небесному колу — Полярной звезде.

                С другой стороны, интересна внутренняя модификация названий Венеры, где заданный общеевропейскими и общеславянскими астронимами мотив времени конкретизируется. Ср. псковское Блинница (она встает тогда, когда женщины начинают печь блины и рыбаки возвращаются домой завтракать) для утренней Венеры, Волчья звезда (встает, когда волки выходят на ночную охоту) для вечерней Венеры и т. п. Если псковское название имеет точечную локализацию, то астроним Волчья звезда встречается также у поляков, чехов и белорусов, что позволяет предполагать его достаточно древний характер. В противовес западным и восточным астронимам на юге славянской территории находим «воловью звезду» (сербохорв. волуjapа), варьирующую образ «пастушья звезда», распространенный у тюрков; ср. также франц. étoile du berger.

                Русская народная астронимия весьма многообразна и, вероятно, таит в себе и другие древние архетипы, однако выявление их возможно только на широком общеславянском уровне, который предполагает учет не только общенародных, но и диалектных названий объектов звездного неба.

Литература

Богораз 1939 — Богораз В. Г. Чукчи. Ч. 2: Религия. Л., 1939.

Иванов, Топоров 1969 — Иванов В. В., Топоров В. Н. Комментарий к описанию кетской мифологии // Кетский сборник: Мифология, этнография, тексты. М., 1969.

Иванов, Топоров 1974 — Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследования в об-ласти славянских древностей. М., 1974.

Ковалев 2002 — Ковалев Г. Ф. Ономастические этюды: Писатель и имя. Воронеж, 2002. С. 217-228.

Миртов 1929 — Миртов А. В. Донской словарь: Материалы к изучению лексики донских казаков. Ростов-на-Дону, 1929.

Младенова 1996 — Младенова Д. М. Балкански етнолингвистични успо-редици из областта на народната астрономия: Автореф. на дисертация за присъждане на научната степен кандидат на филологическите науки. София, 1996.

Рут 1987 — Рут М. Э. Русская народная астронимия. Свердловск, 1987.

Святский 1961 — Святский Д. О. Очерки истории астрономии в Древ¬ней Руси. Ч. 1 // Историко- астрономические исследования. М., 1961. Вып. 7.

Чарнолусский 1930 — Чарнолусский В. В. Материалы по быту лопарей: Опыт определения кочевого состояния лопарей восточной части Колымского полуострова. Л., 1930.

Bartminsky, Niebrzegowska 1996 — Bartmiiisky J, Niebrzegowska S. Siownik stereotyp6w i symboli ludowych. T. 1: Kosmos. Lublin, 1996. S. 203-257.

Erdodi 1970 — Erdodi J. Urali csillagnevek es mitologiai magyarazatuk. Budapest, 1970.

Gladyszowa 1960 — Gtadyszowa M. Wiedza ludowa о gwiazdach. Wrociaw 1960.

Moszynski 1967 — Moszynski K. Kultura ludowa Slowian. Warszawa, 1967.

--------------------------------------------------------------------------------

Рут М. Э.Русская народная астронимия на общеславянском фоне // Славянское языкознание: XIII съезд славистов,Любляна, 2003 г.: Докл. рос. делегации. М.: Индрик, 2003. С. 524—533.