призрачный форум

www.prizrak.ws

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » www.prizrak.ws » Фанфики и Фан-Арт » Фанфики по "WeiB Kreuz">>избранное!


Фанфики по "WeiB Kreuz">>избранное!

Сообщений 1 страница 9 из 9

1

Название: Зарисовки
Фендом: Weiss Kreuz
Автор (C): Ata
Email:

Пейринг: Брэд/Шульдих
Рейтинг: G-R

текст конечно же упрятан в спойлер, чтоб не загромождать пост

"Город горит"

Свернутый текст

Город горит.
Небо заткано серым дымом. Серый дым мешается с черным пеплом.
Языческая крада, гигантская жертва на алтарь наших амбиций.
Город горит.
Люди уже не бегут. Человек - странная [цензура], что привыкает ко всему.
Счастливое для нас свойство.
Фарфарелло наслаждается внезапной свободой, персональный демон Токио, он появляется, чтобы помочь отчаявшимся. Эффективность помощи возведена в абсолют.
Наги все равно. Он ищет среди людей знакомые лица. Он избавляется от прошлого. Я не препятствую - сейчас каждый имеет право на собственное увлечение.
Шульдиха легко потерять на фоне языков пламени, что сопровождают его, признав за хозяина.
Я стараюсь не упускать их всех из виду.
В один из немногих спокойных дней Шульдих сидит на кухне и что-то чертит на салфетке. Ловлю себя на том, что пристально наблюдаю за ним - в последнее время мне кажется, что все, к чему прикасается телепат, вот-вот вспыхнет.
Но он никогда не приводит свою свиту в дом.
Почувствовав на себе взгляд, сминает салфетку и поднимает голову:
- Брэд, я хочу уехать. Ненадолго хотя бы. Отпустишь?
- Почему?
- Я же сейчас не очень нужен, да? Хаос, пожар кругом - здорово, конечно, но хочется нормально работающих магазинов, сна до обеда... И моря хочется.
Телепат присоединился с условием свободного выхода. Сейчас я остро жалею, что не поторговался.
На сборы у него уходит совсем немного времени.
Броская машина скрывается за стеной дыма, и я отчетливо понимаю, что он не вернется.
Город продолжает гореть, но это уже тление. Огонь скрывается в балках, перекрытиях и подвалах, миллионами искр-термитов подтачивая здания. Когда приходит время, здание просто оседает.
Солнца по-прежнему скрыто за дымом и пеплом. Хотя, может быть, я просто не в то время смотрю на небо.
Я понимаю, что с этим пора заканчивать, когда Наги впервые закашливается.
Похоже, отдых нужен нам всем.
Фарфарелло переключается на новую задачу с легкостью ребенка.
Наги удовлетворенно кивает, довольный проделанной работой и завершением этапа. Ему нравится ассоциировать происходящее с уровнями сложной, но увлекательной компьютерной игры.
А что до знакомых лиц, то их он может найти везде.
Вещи собраны, а я обхожу дом, в последний раз проверяя, что все в порядке, когда раздается звонок в дверь.
Требовательный, каким он бывает в исполнении только одного человека.
Шульдих влетает в гостиную, сияющий и прокаленный солнцем. От него пахнет горячим песком, морем и пламенем факелов.
Он присоединяется к нам, громогласно возвестив, что Брэд на отдыхе - это зрелище, ради которого он пойдет на любые жертвы.
Он ломает все наши планы, доказывая, что для Наги сейчас нет ничего лучше горного воздуха.
Он учит меня стоять на лыжах и лучится счастьем при виде моей неуклюжести.
Он безапелляционно вычеркивает свой отъезд из нашего прошлого, и мы не задаем ему вопросов.
А мне по-прежнему кажется, что его лучше не подпускать к легко загорающимся предметам. И ко всему остальному тоже.
Я понимаю, что был прав, когда спустя две недели он целует меня, и я вспыхиваю быстрее бумаги.
Наутро я, наконец, чувствую за собой право на вопрос.
- Почему ты вернулся?
Шульдих приподнимается на локте и улыбается беззаботно:
- Соскучился по поджогам.
- Тогда к чему все это? - обвожу рукой разоренную спальню. - При чем тут я?
Кажется, он ждал вопроса, потому что улыбка становится ехидно-довольной:
- Ты горишь ярче города.

"Зажигалка"

Свернутый текст

Ты баюкаешь в ладонях огонек зажигалки. Тихо захожу в темную кухню и сажусь напротив тебя.
Крошечный язычок пламени трепещет, испуганный двумя пристальными взглядами. Его света едва хватает, чтобы бросить на твою челку темно-медный отблеск да выхватить тонкую гравировку на боку твоею любимой игрушки.
Молчим. Секунды камешками падают между нами, тиканье часов отмеряет срок их полета.
Минута. Две. Три.
Наши ссоры всегда получаются шумными и завершаются двумя сердитыми хлопками дверью.
Теперь вот молчим.
Час. Полтора.
Прокручиваю в голове сцену двухдневной давности. Как глупо. Как просто было уступить тебе в мелочи и предотвратить два дня холодной войны.
Камешков нападало уже на хорошую стену.
Огонек мечется из стороны в сторону, не то пытаясь укрыться от взглядов, не то предлагая себя на роль парламентера.
Два часа.
Как странно сегодня совпали две бессонницы.
Мы оба приходим ловить ускользающий сон на кухню. И никогда не зажигаем свет.
Три часа.
Огонек вспыхивает напоследок и гаснет.
Вздыхаешь и щелчком закрываешь крышку.
Вздыхаю и достаю из кармана сестру-близнеца твоей зажигалки.
Ты принимаешь ее.
Их камешков вышла бы стена, не упади они в пропасть. Теперь можно попробовать перебраться.
Ты щелкаешь кремнем, и новорожденный язычок пламени выхватывает из темноты твою челку и гравировку на серебре.
Защелкиваешь крышку и протягиваешь мне старую зажигалку.
Мир?
Набираю воздух, чтобы заговорить, и слышу такой же вдох.
Два выдоха тоже звучат одновременно - каждый уступает право первого слова другому.
Пересекаются взгляды, и разговор откладывается за ненадобностью.
Встаем и молча идем спать, стараясь как можно тише закрыть за собой дверь - младшие спят чутко.
Мы засыпаем быстро под дыхание рядом.
Наутро, оба хмурые и невыспавшиеся, возвращаемся на кухню. Я варю кофе, ты делаешь тосты.
Касаешься губами обжигающе горячего напитка и наконец улыбаешься. Кажется, я улыбаюсь в ответ. Сейчас приятно представить, что мы одни в доме.
Ты вертишь в пальцах серебряную зажигалку.
Ты не куришь, но таскаешь ее с собой.
Ты отдаешь ее мне, когда заканчивается газ. Чаще всего это случается на темной кухне.
И тогда я протягиваю тебе другую.
Они обе одинаковые. Дорогие игрушки с тонкой гравировкой «Люблю».
Заключение мира - молчаливый ритуал.

"Серое небо"

Свернутый текст

Серое небо, мокрый асфальт и тяжелые капли дождя между ними. Лениво падают на поредевшие кроны деревьев и опавшие листья - акварельно-яркие пятна в картине оттенков пастели.
Хочется рисовать до дрожи в руках. Жаль, не умею.
Не умеешь? Холодная капля насмешливо гладит меня по щеке. Не умеешь. Не нарисуешь. Забудешь.
А не хочется.
Ближайший магазинчик, шесть цветных карандашей и десяток листов бумаги. Звякнувший колокольчик на двери кафе и немолодая официантка, молча поставившая передо мной чашку горячего шоколада.
Все, что нужно, чтобы бросить вызов памяти.
Бестолковое и бессмысленное увлечение, растянувшееся на годы.
Серое небо, мокрый асфальт и тяжелые капли дождя между ними. Лениво скатываются по ткани плаща и светлой собачьей шерсти.
Насмешливое влажное прикосновение к щеке.
Уйдет. Уйдет и не обернется, а ты так и останешься стоять, глядя на пустую раму, из которой исчезла картина.
На земле остается лежать перчатка.
- Мистер! Постойте! Подождите, пожалуйста!
Рыжие волосы, зеленые глаза.
Короткий разговор и кивок.
Неподвижно стоящий человек, небо, асфальт, дождь и опавшие листья.
У меня всего пять минут.
Всего? Целых...
Я знаю, ради чего учился рисовать.

"Черный бархат"

Свернутый текст

Знай. Слабости. Начальства.
Первая и наиглавнейшая заповедь любого подчиненного. Хотя какое из тебя начальство? Мальчишка, а два, ну, на три года старше меня. Внимательно перечитываешь контракт, словно опасаясь, что туда добавили пару пунктов. А может, просто пытаешься продемонстрировать куратору свою серьезность.
Наивный. У него таких серьезных...
В любом случае - уверен, что контракт ты знаешь наизусть.
Закончив чтение, удовлетворенно киваешь и достаешь ручку. В глазах = гордость обладания первым в жизни пером с логотипом Parker.
Перо совсем новое, явно купил на днях ради такого случая, потратив половину выпускной премии.
Смешной.
Месяц притирки и взаимного шпионажа.
С тобой оказывается приятно работать.
Ты увенчал свое чело ответственностью, как королевской короной. Ты суров, но справедлив.
А еще, когда ты сидишь на диване в гостиной, тебе постоянно хочется забраться на него с ногами, но ты стесняешься проделывать это в моем присутствии.
Я делаю гостиную любимым местом своего пребывания.
Успех примиряет нас с существованием друг друга окончательно.
Иногда ты меняешь перо. Кажется, ты вознамерился собрать коллекцию Parker'ов.
Через год я понимаю, что пора брать ситуацию в свои руки, иначе Parker'ы заполонят весь дом.
К тому же, мне постепенно надоедает бегать по съемным квартирам со случайными партнерами.
Неделю спустя ты вдруг замечаешь, что рядом с тобой ходит обалденно красивый телепат, и чувствуешь себя ослом.
Через месяц мы вместе смотрим телевизор, забравшись с ногами на диван, перед тем, как идти спать. Тоже вместе - и у тебя каждый раз вид победителя.
В рождественскую ночь я, наконец, претворяю в жизнь свои коварные планы: преподношу тебе венец твоей коллекции.
У пера просто нет недостатков. Создатель этого чуда словно читал твои мысли.
Ну... признаться, твои мысли он действительно читал. В моем изложении, правда, но во всех подробностях.
Маленький штрих для достижения полного совершенства. Гравировка. Едва заметная вязь на корпусе гласит, что чудом владеет B.Crawford, а перо ради разнообразия сообщает, что его создал Schuldig.
Уверяю тебя, оно вовсе не грешит против истины.
Совершенство покоится в футляре черного бархата.
Все. Нашествие Parker'ов окончено.
В ответ ты даришь мне свое сердце и диск с редкими джазовыми композициями.
Что ж, надо признать, ты тоже изучил мои слабости...
Стук в дверь бесцеремонно вышвыривает меня из воспоминаний. Встаю с кровати и иду открывать, надеясь хоть на какое-то развлечение.
Командировка выдалась на редкость тоскливая. Ты, как назло, тоже занят, и мы почти не созваниваемся. А зря - рискуешь получить обратно совершенно одичавшего телепата.
Коридорный передает мне два письма. Оба - от тебя.
Подумав, вскрываю то, что менее интересно с виду. В подобных конвертах обычно присылают счета и приглашения.
В этом оказывается несколько листков, исписанных своей рукой.
Я получаю отличное развлечение на ближайшую пару-тройку часов: новости из дома интересны, но куда занятнее твой очень ровный, очень красивый, но - Брэд, мать твою! - совершенно непонятный почерк.
Все-таки я довожу борьбу с письмом до победного конца - сказывается многолетняя практика.
Беру в руки второй конверт.
Дорогая бумага. Ручная работа.
Тоже мой подарок - я умею потакать твоим слабостям.
Тогда ты горячо доказывал, что никогда и ничего на ней не напишешь, что на такой бумаге могут быть разве что стихи или сонеты, или еще что-нибудь не менее бессмертное.
Но подарку был рад.
С любопытством вскрываю конверт. Бессмертное, значит?
На сложенном вдвое листе написано всего два слова. Да, нужно признать, в ряде бессмертных произведений они наверняка используются.
Я скучаю.
Что ж, глупо было бы, в самом деле, ждать от Брэда сонетов.
Подкинутая воображением картинка - Оракул, торжественно слагающий оду в мою честь - заставляет меня расхохотаться.
Хотя на крайний случай он вполне мог бы списать чужой: я бы понял.
Ну, погоди - вернусь, и тебе придется стать намного разговорчивее, чтобы я мог получить сполна все полагающиеся мне слова и признания. В их за время командировки ты задолжал много.
Только после этого я признаюсь, что тоже скучал по тебе. И ни секундой раньше, любовь моя.

"Черный бархат 2"

спойлер

- Шульдих, ты издеваешься, да?
Ни тени раскаяния:
- Издеваюсь.
- Тогда придержи полет фантазии.
Последние дни идеи сыплются как горох: « давайте купим особняк в готическом стиле... черный «Кадиллак»... назовемся «Шварц»... Мы же плохие парни, надо заботиться об имидже!»
Что меня дернуло взять его с собой на осмотр квартиры?!
- ...Фарфарелло бледный, на светлом фоне пропадет. Давай отделаем его комнату черным...
Обрываю, вкладывая в слова всю язвительность:
- Бархатом.
И жалею. Глаза Шульдиха тут же загораются, и мне стоит усилий прекратить вдохновенную лекцию о потребностях психов и увести немца из комнаты.
- Ну а что планируешь делать со своей спальней?
Описывает. Странно...
- Неплохо, но повторяешься. То же самое ты говорил о моей.
Опасный прищур:
- Так я ее и имел в виду. А ты разве планировал что-то другое?
Через неделю я укрепляюсь во мнении, что единственная воплощенная в жизнь задумка немца совсем неплоха.
В конце концов, мне же нужен рабочий кабинет.
- Брэд... - Шульдих плюхается на кровать и протягивает мне газету, - может, мы все-таки назовемся «Шварц»?
- Я подумаю.
В самом деле, почему бы и нет? Иногда его идеи все же бывают здравыми.

Подпись автора

Предрассудок дитя невежества!

Откровенная неприязнь всегда подозрительна и выдает тайное родство душ.

Глава Клуба [Яой]

0

2

Название: Падение
Автор (C)(ы): Моэри
Фэндом: Weiss Kreuz
Рейтинг: NC-17
Комментарии:
Герои: Оми/Шульдих, Оми/Брэд, Оми/Наги, Шульдих/Брэд, упоминание Наги/Шульдих
Beta: Essy Ergana (essyergana@[цензура].ru)
Предупреждение: секс с несовершеннолетними
Жанр (genre): mild angst, romance
Краткое содержание: порою поиски настоящей любви могут завести в тупик, из которого нет выхода.
Disclaimer: Персонажи принадлежат всем тем, кому должны, прибыли не извлекаю, а жаль...

Часть 1ая

Свернутый текст

Он закрыл глаза, бездумно покачиваясь в такт музыке. Светлые волосы плеснули, накрыли лицо шелковым водопадом, занавешивая, отсекая от окружающего мира – от полутемного зала небольшого диско-бара, освещенного мечущимися разноцветными огнями, от жадных взглядов посетителей... Он знал, что хорош. Стройное тренированное тело, обтянутое коротким топом и черными джинсами, точеные черты, удивительно светлые волосы и глаза... В «Ночной орхидее» не выпивка – самый дорогой товар...

– Привет, красавчик. Свободен?

Он плавно повернулся, позволив себе лениво окинуть взглядом снизу вверх по фигуре высокого мужчины. Строгий костюм, ничем не примечательное стандартное лицо. Все они одинаковы, эти искатели запретных удовольствий...

– Привет... – он добавил хрипотцы в голос, отбросил с шеи волосы и словно невзначай провел рукой по груди, не прекращая покачиваться в такт чувственной медленной мелодии. – Потанцуем? – скользнул в объятия, прижимаясь бедром к бедру мужчины, руки положил ему на плечи и томно посмотрел из-под накрашенных ресниц. – А у тебя хватит денег, милый? Моя такса...

– Я знаю, – хрипло оборвал его посетитель. Ну, раз так...

– Извини, приятель, он занят, – неожиданно раздавшийся над ухом резкий голос заставил его вздрогнуть. И повернувшись, блондин встретил взгляд прищуренных зеленых кошачьих глаз.

– Шу...

Мужчина хотел было что-то возразить, но неожиданно вспомнил о совершенно неотложных делах. Рыжий ухмыльнулся и обнял мальчика за талию.

– Скучал, мой хороший? – он прильнул к губам блондина, неспешно и сладко целуя.

– Какого черта, Шульдих? – лениво поинтересовался тот, когда телепат оторвался от него. – Неужели тебе сегодня никто не дал... бесплатно?

«Не груби, маленький, – раздался в голове голос. Немец привлек его к себе, направляясь к выходу. – Сегодня ты со мной... Точнее, у меня есть для тебя небольшая работа».

– Вечеринка у Шварц? – сделал неуклюжую попытку пошутить мальчик.

Телепат фыркнул. «Ты как всегда, проницателен».

Плюхнувшись на переднее сиденье спортивной машины, мальчик невольно усмехнулся. Ладно... Добиться прямого ответа от ехидного немца было задачей практически невыполнимой, но, по крайней мере, он никогда не причинял боли. Не то, что...

Сердито тряхнув головой, он уставился в окно. Сильные пальцы схватили его за подбородок и повернули голову.

– Расслабься, котенок, – тихо сказал Шульдих. – Он будет нежным. Обещаю.

Машина с ревом сорвалась с места и растворилась в ночной тьме.

Оми никогда особенно не задумывался над тем, почему все сложилось именно так. Хотя, пожалуй, при желании мог бы привести с десяток причин. Одиночество. Тоска. Боль. Необходимость постоянно носить маску. Симпатичный подросток, школьник. Как все, не лучше и не хуже. Безжалостный маленький киллер, мальчик без прошлого, машина, запрограммированная на уничтожение. Убивающий с такой же легкостью, с которой он обрывал засохшие лепестки в букете...

Однажды он наткнулся в сети на какую-то таблицу, где анализировался рост проституции и наркомании. Так вот, подавляющее большинство – дети из неблагополучных или неполных семей. Помнится, тогда Оми безразлично усмехнулся и закрыл окно. Семья... Конечно, у него была семья. Почти. За эти годы Вайсс стали ему «почти семьей». Но все же они были другими. Бескомпромиссный жесткий Кен, блистательный Йоджи, бесстрастный Айя. Они были и добры к «малышу», и участливы, и кажется, любили его... Только это было не то. Иногда Оми казалось, что они его просто не видят. А ему хотелось, чтобы кто-то оценил его не как профессионального убийцу, чтобы кто-то заметил его красоту, его молодость, его самого.

Взломав от нечего делать чей-то почтовый сервер, он наткнулся на приватную переписку. «...в “Ночной орхидее” самые сладкие мальчики, – сообщал Автор (C) письма своему приятелю. – Такие послушные, просто прелесть... И позволяют делать с собой все, то угодно». Случайность? Совпадение? Но в тот же вечер Оми стоял перед дверьми ночного клуба.

Может быть, спроси его громила у входа – «Что это ты здесь делаешь, сопляк?», Оми просто бы повернулся и пошел домой, но охранник даже не взглянул на мальчика, и он прошел внутрь, в полутемный прокуренный зал.

«Зачем я здесь?» – мелькнула запоздавшая мысль, но, словно прикованный, Оми не мог найти в себе сил повернуться и уйти. Грохотала музыка, сквозь плавающий слоями сигаретный дым мальчик видел, как посетители с интересом поглядывают на него, и, повернув голову, наткнулся на спокойный взгляд темных глаз.

Широкоплечий мужчина за стойкой бара рассматривал мальчика. Без похоти, без любопытства. Только интерес. Вот он, отдав какое-то распоряжение бармену, миловидному шустрому юноше, повернулся в сторону мальчика и сделал знак подойти.

– Что ты тут делаешь, малыш? – прозвучал вопрос, который Оми ожидал услышать, едва появился здесь. – Только не говори, что ищешь работу, ты слишком мал для этого... Твои родители знают, что ты здесь?

Оми не успел даже раскрыть рта.

«Так-так... – прозвучал в голове ехидный голос, – малютка Вайсс решил сменить профессию?» – и на плечо Оми легла узкая сильная ладонь.

«Отстань, Шульдих», – напрягся Оми.

«Удачный выбор, малыш», – телепат и не думал последовать совету мальчика, а вслух обратился к хозяину:

– Это чудо у тебя работает, Рао?

– Не знаю, – медленно ответил мужчина, внимательно глядя в лицо мальчика. – Он не произнес еще ни слова. Ты что, немой?

Оми покачал головой.

– Нет.

– Какая прелесть... – мурлыкнул Шульдих. Тут хозяина окликнул какой-то посетитель, и он отвернулся от странной пары. – «Так что делает такой милый мальчик в этом ужасном месте? – телепат явно издевался. – Дай-ка угадаю... очередная миссия? Нет... а может...» – Оми ощутил, как призрачные пальцы прошлись сквозь его мозг, безжалостно выворачивая наизнанку сознание, вытаскивая на поверхность все потаенные желания, мысли и воспоминания, и лишь вздрогнул, в напрасной попытке помешать вторжению. – «Ну надо же... – в «голосе» немца было слышно едва сдерживаемое веселье. – Подумать только. Не знал, что в Вайсс все так плохо».

«Убирайся прочь», – безмолвно всхлипнул мальчик.

«Тш-ш-ш... bishonen...» – неожиданно нежно сказал Шульдих и притянул его к себе. И вдруг стало так уютно, так тепло и спокойно... и эта ласковая рука, поглаживающая его напряженную спину, и чуткие губы, касающиеся мочки уха... и шепот... или это лишь мысли? Словно пеленой заволокло разум, и ничего не осталось кроме них двоих, и было неважно, что рыжий немец – Шварц, их враг и соперник... Имела значение лишь эта безмолвная нежность, немыслимая чувственность. Тогда Оми даже не понял, что Шульдих управлял его сознанием, просто с ним было так... – «Хорошо... – шепнул телепат, – с тобой так хорошо, маленький...Пойдем?» Он не успел даже сообразить, что делает, когда послушно кивнул – «да», и его спутник, обняв его за талию, повел куда-то. Словно сквозь туман Оми видел, как из руки рыжего перекочевала к хозяину крупная купюра, и как они оказались в крошечной комнатке с одной-единственной кроватью... И эти колдовские зеленые глаза напротив, лишающие воли, и его губы, когда он наконец жадно, властно поцеловал Оми. Мальчик даже не успел удивиться, когда сказал ему: «Знаешь, ты у меня... первый...» – «Знаю, малыш», – в ответ, и водоворот рук, ласковых губ, прикосновений, становящихся все яростнее, откровенней, – и не вырваться, не отстраниться, не защититься... «Хорошо... Как... хорошо...» – стонал Шульдих, входя в него, а Оми мог лишь подчиняться силе другого мужчины, дрожа словно в лихорадке, глядя в расплывающийся перед глазами потолок...

– Знаешь, мне кажется, что тебе стоит взять этого малыша, – сказал Шульдих хозяину, приобнимая Оми за талию, а тот недоуменно хлопал глазами, не понимая, когда, как они снова оказались здесь? Телепат взял его за подбородок и повернул голову, притягивая к своему лицу. – Он такой сладкий.... – прошептал рыжий, коротко целуя его. «Теперь ты мой, вайсс...» – и, слегка оттолкнув Оми, стремительно вышел из бара. А он остался, едва держась на ногах и глядя вслед.

Что было дальше, Оми помнил какими-то урывками, словно в забытьи. Он о чем-то говорил с хозяином, потом сразу, без перехода оказался в своей комнате, на своей кровати... Лежал, свернувшись в клубочек и дрожал, как промокший котенок... Тогда он подумал: а было ли это на самом деле? Клуб, Шульдих, дешевый номер? Но неприятная ломота во всем теле и саднящая боль в шее подтвердила – да. И волосы до сих пор пахли табачным дымом. Оми безотчетно потянул светлую прядь, вдохнул этот запах... и внезапно его замутило. Сил едва осталось на то, чтобы метнуться в ванную и запереть за собой дверь. Судорожно вцепившись в край раковины, он пережидал, пока пройдет эта жуткая слабость и утихнет дрожь в коленях. В дверь постучали.

– Оми, это ты? – послышался за дверью сонный голос Айи. Мальчик вздрогнул. Не хватало еще, чтобы его увидели в таком состоянии. – С тобой все в порядке?

– Да, Айя-кун, – слабым голосом отозвался он. – Все... все нормально.

– Уверен? – голос красноволосого лидера был встревоженным. Оми закрыл глаза и стал считать до десяти.

– Да, просто... Просто что-то не то съел, наверное. Уже прошло.

Помолчав немного, Айя ответил:

– Ладно. Тогда ложись. Четвертый час.

– Да, – едва слышно ответил Оми и оторвался от раковины. Необходимо было хотя бы принять душ и спрятать испачканную одежду...

Он включил воду и забрался под горячие струи, дрожа всем телом и беззвучно всхлипывая, с отчаянием натирая покрасневшее тело губкой. Он до сих пор чувствовал ладони Шульдиха, его запах, а там, где он жестоко целовал его, уже вспухали багровые следы. «Меченый, меченый... его собственность...» – звучало в голове. «Теперь ты мой, вайсс...» Оми тихонько завыл и съехал по стене на пол. Что же он натворил? Что он сделал с собой?

Весь остаток ночи Оми вертелся с боку на бок и к утру выглядел просто ужасно. Темные круги под глазами, бледное лицо... За завтраком он вяло отвечал на вопросы товарищей, пытаясь повыше подтянуть застегнутый наглухо ворот рубашки, чтобы спрятать следы засосов. Айя заметил, что он выглядит больным, и велел остаться дома.

– Нет! – почти выкрикнул Оми. Остаться для него сегодня означало снова думать, вспоминать, а он не хотел, не хотел этого... – Все в порядке, Айя-кун, – сказал он, взяв себя в руки. – Сегодня... важный тест, я не могу его пропустить. Я... все будет в порядке...

Он поднялся из-за стола и вышел, стараясь держать спину прямо и не опускать голову. Ведь ему же нечего стыдиться? Правда? Никто ничего не узнает... Тут Оми снова вспомнил насмешливые зеленые глаза и, похолодев, едва не разрыдался. Что же он наделал?! Собственными руками дал Шварц оружие против себя, против Вайсс...

День прошел как в тумане, а к вечеру Оми немного пришел в себя и думал, шагая по дороге к дому, что наверняка преувеличивает. Ну да, он был с рыжим телепатом, но это было один раз, и потом, немец ведь не заставит его ничего делать против воли... И тут он вспомнил, как пошел за Шульдихом, словно щенок на веревочке, и снова с головой захлестнуло отчаяние... И Оми решил рассказать все Айе. Пусть они узнают о его позоре, но зато придумают что-нибудь вместе.

– Ooi, – Кен, обрезавший подросшее деревце, рассеянно улыбнулся мальчику. – Как прошел день?

– Нормально, – через силу улыбнулся побелевшими губами Оми, а Айя, вошедший быстрым шагом, приложил изящную кисть к его лбу.

– Как ты? – просто спросил он, и Оми, проглотив нежданно подкативший к горлу ком, вдруг понял, что ничего не скажет им. Что готов нести это бремя один, но не допустит, чтобы в этих глазах, смотревших на него сейчас с такой теплотой, с такой лаской и любовью, появились холод и отчуждение. Почему он не видел этого раньше?! А теперь поздно...

– Хорошо, Айя-кун, – ответил он и в неосознанном жесте потерся щекой о ласковую руку. – Я... можно, я прилягу?

– Конечно, – ответил тот. – Тебе принести что-нибудь?

– Нет, – прошептал Оми, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не расплакаться, и пошел к лестнице.

Так прошла неделя. С тела сошли отметины, оставленные Шульдихом, а Оми почти сумел запрятать это происшествие вглубь памяти. Но однажды вечером, после закрытия магазина, переставляя кадки с растениями, загромождавшие проход, Оми вдруг услышал в голове знакомый голос, и керамический горшок, выскользнув из его рук, разлетелся на мелкие осколки.

«Как дела, маленький? Скучал?»

Оми прикусил губу, чтобы не застонать, а в голове заметались обрывки мыслей и неосознанное желание убежать, спрятаться от этого насмешливого голоса.

«Ну что ты, дурачок? – удивленно протянул Шульдих. – Кажется, я не сделал тебе ничего плохого, (так) почему ты так напуган?»

«Шульдих. Где ты?» – наконец нашел силы ответить Оми.

«Рядом с домом, bishonen. Да не трясись так, меня никто не увидит...»

«Уходи. Пожалуйста».

Немец рассмеялся.

«Маленький, я просто истосковался... Жду тебя сегодня там же в то же время...»

«Я не приду!» – попробовал сопротивляться Оми.

«Да что ты? – искренне удивился Шульдих. – Почему? Разве я тебе не нравлюсь?» – И телепат послал ему картинку-воспоминание: Оми, жарко стонущий под ним, умоляющий: да... быстрее... еще... – «Ну так что же? Малыш... Я так соскучился по твоей маленькой заднице, что могу и в магазин зайти. Только не думаю, что остальным котяткам понравится мое присутствие... Как ты думаешь, сможешь вразумительно объяснить им мое появление?»

«Сволочь», – беспомощно всхлипнул мальчик.

«Может быть, – легко согласился Шульдих. – Сегодня, маленький. И не опаздывай. Я, знаешь ли, могу занервничать и отправиться искать тебя...»

Словно опустилась завеса – телепат исчез из его головы, а Оми понял, что уже минут пять стоит неподвижно, глядя прямо перед собой и сжимая пальцы так, что ногти оставили кровоточащие лунки в ладонях.

– Оми, что с тобой? – из-за двери выглянул Йоджи и недоуменно посмотрел на разбитый горшок.

– Ничего, – ответил Оми, опускаясь на колени и сгребая мусор. – Я сейчас уберу... «Что же я наделал?!»

«Я заждался, маленький, – Оми вошел в зал «Орхидеи» и быстро огляделся. – Я здесь, котенок, прямо перед тобой». Шульдих, по виду весьма довольный жизнью, сидел за столиком в углу и, покачивая ногой, попивал непонятный коктейль ядовито-оранжевого цвета.

– Слушай, Шульдих... – всю дорогу Оми старательно репетировал, что он скажет настырному немцу, чтобы заставить того больше не приближаться к себе, и сейчас готовился все это высказать.

– Тш-ш-ш, маленький, – Шульдих приложил палец к губам и, неожиданно потянув на себя Оми, заставил того опуститься прямиком себе на колени. Мальчик попытался рвануться, но телепат держал крепко. – А теперь послушай меня... «Никуда ты от меня не денешься, котенок... Ты можешь сколько угодно убеждать себя в том, что я тебя заставил, принудил, обманом заставил переспать с собой... – рука Шульдиха зарылась в мягкие светлые волосы, губы чуть коснулись ушка, – но свое тело ты убедить в этом не сможешь. Потому что тебе нравится, что я делаю с тобой... – он лизнул его шею, и Оми вздрогнул. – Конечно, нравится... – шепот проникал в самые потаенные уголки души, и мальчик почувствовал знакомый жар и истому во всем теле, а когда рука телепата скользнула по его бедру и дотронулась до паха, не смог сдержать тихий стон. Шульдих усмехнулся, развернул его лицом к себе, обхватил маленькие упругие ягодицы и прижал к своим бедрам.

– Нравится... – прошептал он в полуоткрытый рот Оми и накрыл его своим. Не так жадно и настойчиво, как в первый раз, нежно и мягко, целуя неторопливо и осторожно, и мальчик вдруг понял, что вцепился в плечи телепата и льнет к нему, прижимаясь всем телом... Шульдих негромко рассмеялся и чуть отстранился.

– Какой ты горячий, котенок... – сказал он. Оми беспомощно смотрел на него из-под упавших на лицо волос, отчаянно пытаясь сообразить, что он должен делать, но все мысли растаяли, словно прошлогодний снег, под зеленым взглядом, полным желания. Шу притянул его ближе и запустил руки под тонкую майку. «Ты будешь приходить сюда, когда я скажу, маленький... И я буду иметь тебя, когда захочу, потому что ты тоже хочешь этого... Правда?» – он чуть сжал его сосок, и Оми вздрогнул всем телом. – «Правда?» – настойчиво повторил телепат, сильно потерев подушечкой большого пальца, и мальчик закусил губу, сдерживая стон. Он не понимал, что с ним происходит, почему его тело так бурно реагирует на ласки Шульдиха и почему он ерзает на его коленях, стараясь прижаться теснее... «Да...» – безмолвно простонал он, и тяжесть в голове отпустила, немец улыбнулся и поцеловал в шею, пощекотав языком ямочку над ключицей. «Да, котенок...»

Оми плохо понимал, что с ним происходит, тело неожиданно стало таким легким, от груди до кончиков пальцев разошлась морозно-обжигающая волна, невероятно обострились все ощущения. Он приоткрыл рот, стараясь отдышаться, но грудь сдавило еще сильнее, когда кошачьи глаза напротив чуть прищурились, немец чувственно облизнул губы, и в голове не осталось ни одной связной мысли... Только он вдруг понял, что готов умолять телепата потрогать его еще, сильнее обнять, и неосознанно подался назад, потеревшись ягодицами о руки Шульдиха. «Ну пожалуйста... Ты же знаешь, что мне нужно... Ну же...» Но телепат, язвительно усмехнувшись и словно не заметив его движения, положил руку на пояс брюк Оми, едва касаясь его поясницы.

– Скажи, котенок, как тебе удалось уйти? – осведомился он.

Мальчик сосредоточенно нахмурился, пытаясь понять смысл вопроса Шульдиха, слегка вздрогнул, когда тот принялся легко поглаживать его спину, проводя кончиками пальцем по мягкому пушку на крестце, и подавил невольный стон.

– Я... Я... – задыхаясь, выговорил он.

– Что – «ты»? – мурлыкнул Шульдих и наклонился ближе, к самому его рту, оставив между ними расстояние в полсантиметра, делая вид, что не замечает умоляюще приоткрытых ему навстречу губ, не переставая поглаживать его.

– Я... – Оми поерзал на его коленях, – я сказал, что иду спать, а сам выбрался наружу и пришел сюда...

– А если кто-то заметит? – прошептал немец, легко проводя губами вдоль щеки мальчика, но пока еще не касаясь...

– Не заметит... – почти простонал Оми. – Йоджи нет... Кен... Кен тоже ушел... Айя не придет... Шульдих... ну что ты делаешь...

– А что я делаю? – невинно поинтересовался тот, забираясь рукой выше и проводя пальцами вдоль позвоночника, заставляя мальчика выгнуться.

– Все... это... Зачем? – Оми уже не понимал, что говорит, все мысли были сосредоточены лишь на этих руках, губах и жгучем желании, терзавшем изнутри.

«Затем, что тебе это нужно, котенок, – ответил Шульдих. – Скажи, маленький, чего ты хочешь?»

Оми беспомощно посмотрел на него.

«Я... ты же знаешь!»

«Я знаю, – согласился немец. – Но знаешь ли ты? Чего хочешь ты, хороший?»

«Я...» – Оми прикусил губу и вдруг, подняв глаза, встретил ненавидящий темный взгляд. Такой взгляд заставил бы его немедленно выхватить оружие, если бы его мозги не были заняты в данный момент совершенно другим.

Стройный, довольно высокий темноволосый незнакомый юноша смотрел на него, не моргая. Он был в кожаных брюках и переливающейся лайкровой майке, оставлявшей обнаженными руки и открывавшей грудь почти до сосков. Оми подумал, что это и есть один из «мальчиков Орхидеи». Юноша смотрел на него с такой ненавистью, такой злостью и яростью, что блондин краем сознания подумал, что тот непременно вцепился бы ему в горло, если бы не Шульдих. А когда юноша посмотрел на рыжего, на его лице появилось такое затравленное выражение, что Оми стало его даже жаль. Что было у немца с этим парнем?

– Это Рик, – проинформировал его Шульдих, – не обращай внимания, котенок. Он тебя не тронет.

Оми, частично пришедший в себя, несколько секунд смотрел на него, пытаясь собраться с мыслями. И снова промелькнуло в голове: «Что я здесь делаю?!» Надо немедленно встать и уйти отсюда, чтобы никогда, никогда не возвращаться...

«Глупый... – Шульдих рассмеялся и ухватил мальчика за волосы. Почти грубо, но тот даже не поморщился, почувствовав внезапный взрыв желания. – Ты никуда не денешься от меня. Разве ты до сих пор не понял этого?»

И, резко притянув его к себе, он впился в его губы, требовательно и жестко. Оми застонал ему в рот, а затем, схватив его руку, прижал к своему болезненно напряженному члену.

– Пожалуйста... – задыхаясь, выговорил он. Ему уже не было никакого дела до Вайсс, Шварц, кровавых разборок, мальчишки с темными ненавидящими глазами. – Прошу тебя. Я тебя хочу ...

Зеленые глаза торжествующе блеснули, Шульдих резко встал, не отпуская мальчика, и обхватив его за ягодицы, заставил усесться себе на пояс. Оми застонал, почувствовав, как он возбужден.

– Да, маленький, – хрипло прошептал он, снова жадно целуя его, а затем понес куда-то прямо мимо посетителей, глядевших им вслед. Мальчишка с темными глазами чуть вздрогнул, когда телепат со своей ношей прошел рядом и Оми слегка задел его коленом... Но блондину уже было все равно, он, постанывая, терся о Шу бедрами и, запустив руки в растрепанную рыжую гриву, покрывал поцелуями его шею.

– Полегче, малыш, – выдохнул Шульдих, прислоняясь к косяку двери, чтобы открыть дверь номера. – Я же сейчас себе в штаны кончу...

Оми застонал, судорожно рванул на себе майку и, нетерпеливо прильнув к нему, поцеловал, вложив в этот поцелуй весь свой небольшой опыт и все свое огромное желание.

Шульдих негромко рассмеялся и упал на кровать вместе с ним, прижимая к кровати.

Оми лежал на растерзанной постели и тупо смотрел прямо перед собой. Шульдих, обнаженный, стоял у окна и курил, глядя на ночной город.

Мысли в голове мальчика текли медленно, словно с трудом проворачивались ржавые колесики допотопного механизма. Скрип-скрип... Что я сделал? Скрип-скрип... За-чем? Невероятная смесь ощущений – усталость после дикого, почти животного секса, приятная опустошенность, отвращение, злость на Шу, на себя, на весь окружающий мир... За-чем? Что меня заставило? Почему я здесь?

– Прекрати, – негромко сказал Шульдих, затушив окурок и выбрасывая его в окно. – У меня от твоего самокопания уже голова болит.

– Почему я здесь? – едва слышно сказал мальчик, обращаясь не столько к немцу – тот услышал бы его мысли, сколько к себе.

Шульдих негромко фыркнул.

– Потому что ты шлюха, – будничным тоном сказал он. – Это в тебе, маленький. И этого не изменить...

Оми был так ошарашен, что в первый момент даже не смог ничего сказать. Он – шлюха?! Но нет, как же... А потом – «А разве нет? – ехидно спросил внутренний голос. – Ты пришел в “Орхидею”, хотя знал, что это за место, ты пошел с Шульдихом, а ведь он тебя не в компьютерные игры звал поиграть. Ты пришел снова, зная, что этим закончится. Наконец, ты сам попросил его сделать это с тобой. Вот и вывод. Ты – шлюха. Маленькая шлюха – убийца...»

Оми судорожно прикусил губу, сдерживая слезы.

– Маленький... – пропел Шульдих, наклоняясь к нему, и мальчик, дернувшись, отвернулся к стене. Немец настойчиво потянул его обратно. – Ну что ты... хороший... – прошептал он, ложась сверху и целуя в шею, и Оми едва не разрыдался, когда понял что глупое тело снова начинает пробуждаться от его близости. – Ты такой красивый... Не надо стесняться этого, котенок. Тебе нравится это, а значит, это правильно. Пойми, все, что доставляет тебе удовольствие, – хорошо. И плевать, что об этом думают другие...

Оми растерянно смотрел на него, а немец погладил его щеку тыльной стороной ладони и дразняще улыбнулся.

– Будешь моей маленькой шлюхой? – вдруг спросил он, и Оми, задохнувшись, сделал попытку вырваться, сбросить его с себя.

– Я не шлюха! – выкрикнул он дрожащим от злости и затаенных слез голосом. Шульдих удержал его, прижимая к постели, не давая вырваться.

– Конечно, нет, – нежно прошептал он, покрывая лицо Оми короткими поцелуями, лизнул прикушенную губу, чувствуя, как мальчик понемногу начинает расслабляться под ним. – Конечно, нет...

Третий месяц. Третий месяц Оми приходил в «Орхидею» каждую неделю. Сначала Шульдих был с ним постоянно, потом все реже... В первый раз, когда Оми пошел с другим, он полночи лежал на кровати и плакал, но потом на смену боли пришло странное спокойствие. «Тебе это нравится, значит, это хорошо...» И он прекратил терзать себя. Появлялся в клубе в середине недели, когда проще было соврать дома, что готовится к занятиям у какого-нибудь школьного друга, и шел только с теми, кто вызывал у него симпатию. Рао, оказавшийся весьма неплохим парнем (явно сказалась протекция Шульдиха), был с Оми даже мил, не заставляя подчиняться жесткому графику, удовлетворяясь неплохими процентами, которые получал с симпатичного блондина. Хотя мальчишек, работавших на него, гонял нещадно. Кстати, с мальчиками из «Орхидеи» у Оми установились напряженно-безразличные отношения. В следующий же вечер, когда вайсс пришел снова, темноглазый Рик со своим приятелем попытались заставить Оми позабыть дорогу в клуб. Но после того, как худенький и слабосильный на вид новичок отметелил обоих, зареклись приближаться к нему и передали всем остальным – этого сумасшедшего лучше не трогать. Кстати, потом Рик, ища путей к примирению, даже научил Оми правильно красить ресницы, когда они оба маялись от скуки в полупустом зале бара. К удивлению вайсса, темноглазый парнишка оказался существом вполне мирным, не любящим конфликтов. Про Шульдиха они не говорили, хотя, увидев немца, Рик всякий раз исчезал с потерянным видом... А в «Орхидее» Оми назвался другим именем: Каро.

Шульдих. Он бывал таким разным... То нежным, то холодно-отстраненным. То безразличным, то страстным. В конце концов Оми устал от постоянной смены образов, позволяя своей жизни катиться по налаженной колее. Школа – Вайсс – «Орхидея». Кстати, «ночная работа» – неплохой способ снятия стресса. Это Оми понял. Однажды после миссии, невероятно тяжелой психологически, он пришел в бар и снял сразу двоих. Судя по лицам молодых людей ненамного старше самого Оми, подобное было для них впервые. Да и для Оми это было впервые, но когда он пришел домой совершенно вымотанный, то уснул с довольной улыбкой на лице.

На одной из миссий Вайсс встретились со Шварц. Мимолетная встреча, бойцы даже не видели друг друга толком. Но Оми до сих пор охватывало неприятное чувство, похожее на тошноту, стоило вспомнить, как рыжий любовник скользнул по нему безразличным взглядом, словно не узнавая, и скрылся в машине Кроуфорда. Сколько он твердил себе – остановись, это опасно, это смертельно опасно, нельзя привязываться к врагу... Но эта странная зависимость от Шульдиха, от его объятий, и осознание того, что он готов до бесконечности обманывать своих друзей ради того, чтобы ощутить на себе теплый зеленый взгляд и сильные руки. И одновременно – дикая ненависть при мысли о том, что Шульдих – свидетель его слабостей, причина его падения, и что, в сущности, ему нет до Оми никакого дела... Телепат завладел его сознанием столь прочно, что становилось страшно.

Так и шло. По кругу. Школа – Вайсс – «Орхидея». Не давая остановиться, подумать, разобраться в себе, решить, что же это, куда все это заведет и во что он начинает превращаться...

– Ну и куда ты меня везешь? – спросил Оми, поворачиваясь к рыжему Шварц, ведущему машину с уверенностью гонщика.

– Все в свое время, маленький, – невозмутимо отозвался Шульдих, вписываясь на скорости в крутой поворот. – Держись крепче, – посоветовал он Оми, которого швырнуло на дверцу машины. Тот вцепился в ручку и промолчал. Какая, в самом деле, разница? Немец давно получил на него все права, добившись безоговорочного подчинения: то лаской, от которой Оми просто таял, то замаскированными угрозами, заставляя маленького вайсс дрожать от ненависти и жгучего желания... Так что в сущности мальчику было все равно, куда везет его любовник и что потребует. Единственное, что Оми никогда не сделал бы, – это не причинил бы вред Вайсс. За три месяца метаний и бесплодных раздумий Айя, Кен и Йоджи стали для него не просто друзьями, которых он наконец-то смог по-настоящему оценить, но и еще своеобразным символом прошлой жизни, о которой Оми теперь вспоминал с тоской.

Но юный убийца все равно вздрогнул всем телом, когда машина остановилась возле неприметного небольшого дома на окраине города.

– Ты привез меня к Шварц?! – не веря своим глазам, вскинулся Оми. Телепат пожал плечами.

– Да, а что?

– Немедленно отвези меня назад, – потребовал мальчик. Шульдих, приподняв бровь, холодно смотрел на него. – Ладно! – Оми повернулся к дверце, собираясь открыть ее и рвануть по улице куда-нибудь, когда щелкнул замок, запирая их внутри. Телепат держал в ладони маленький пульт.

– Успокойся, – неожиданно жестко сказал он, и Оми застыл. – Сейчас мы выйдем из машины и зайдем в дом. Ты не сделаешь попытки убежать, ты не станешь перечить мне и сделаешь то, что я скажу...

– Нет! – выкрикнул Оми. – Я не пойду к Шварц! Я не стану ничего делать для вас! Ты... ты заманил меня в ловушку!

Внезапно он с громким вскриком сжал ладонями взорвавшуюся болью голову. Шульдих, прикрыв глаза и концентрируясь, бесстрастно смотрел на стонущего мальчика.

– Пре... Прекрати... – наконец нашел в себе силы прохрипеть Оми, и безумная боль утихла столь же внезапно, как и началась. Он скорчился на сиденье, пытаясь отдышаться.

– Успокоился? – безразлично спросил телепат, и мальчик, помедлив, кивнул. – Значит, так. Я очень разочарован в тебе, bishonen. Ты не только непослушный, но еще и глупый. За это время я мог бы сотню раз рассказать котяткам правду об их милом дружке. Но я не сделал этого. Почему?

Оми покачал головой, забираясь с ногами на сиденье и обхватывая колени руками в неосознанном жесте защиты.

– Потому что мне нет никакого дела до Вайсс... Когда наконец дойдет до ваших безмозглых хорошеньких головок, что вы не помеха нам? А здесь ты только потому, что кое-кто очень хочет посмотреть на твою милую мордашку. Ну, или не просто посмотреть, – он фыркнул. – Но, по-моему, это для тебя уже давно не проблема. Назови цену, он заплатит любые деньги.

Оми смотрел на него, начиная понимать. Господи, да что же это?! Во что он ввязался?! Теперь он отчетливо осознал, что сам загнал себя в ловушку и закрыл все пути к отступлению. Вспыхнувшая, как факел, страсть к Шульдиху столь же быстро угасла, разбившись о его холодное безразличие, оставив после себя опустошение и какую-то извращенную привязанность, заставлявшую несмотря ни на что желать его до боли. Ну что ж... Дороги назад нет.

– Вот и правильно, – кивнул телепат. – Выходи.

Щелкнул замок, и Оми тяжело выбрался из машины. Постоял немного, вдохнул ночной воздух и направился вслед за Шульдихом к двери.

– Вот сюда... – Шульдих, взяв его за локоть, повел по неосвещенному коридору. Оми инстинктивно прижался ближе к немцу, и тот хмыкнул. – Не бойся, тебя не съедят. Фарф в подвале, Наги видит десятый сон. Вот мы и пришли...

Они остановились перед приоткрытой дверью, из которой в темный коридор выползала полоса тусклого света и слышался сухой стук клавиатуры. Как ни странно, именно этот звук вернул Оми подобие самообладания, и он подумал, что, пожалуй, сможет встретить это без страха. Может быть. А к кому его ведут, он понял еще в машине. Шульдих толкнул дверь, и они вошли в просторную комнату. Судя по шкафам, набитым книгами, это была библиотека. Напротив двери на удобном широком диване сидел человек в строгом темно-сером костюме и, держа на коленях ноутбук, что-то быстро набирал на клавиатуре. Сверкнули очки – сидевший на диване поднял голову, оглядывая вошедших. Оми резанул быстрый взгляд, словно стальной клинок, а затем Кроуфорд снова уткнулся в экран.

– Он здесь, Брэд, – Шульдих, развязно прислонившись к косяку, слегка подтолкнул Оми вперед.

– Вижу, – отрезал тот негромким низким голосом.

– Ну... Тогда я пошел, – мальчик заметил внезапную перемену в голосе телепата и недоуменно поднял на него глаза. Таким он Шульдиха не видел еще ни разу. Он выглядел... растерянным. Словно происходило то, во что он не мог поверить, и это что-то ранило его очень больно... Но мгновенно на лицо рыжего вернулось прежнее скучающе-презрительное выражение и, не произнеся больше ни слова, он развернулся и исчез за дверью. Оми остался один на один с Кроуфордом.

Некоторое время он разглядывал лидера Шварц. Оми и раньше встречался с пророком, но в такой, с позволения сказать, домашней обстановке не видел его ни разу. И он вынужден был признать, что сидевший напротив него молодой мужчина был весьма привлекателен. Прекрасная фигура, ухоженные темные волосы, синие глаза за стеклами очков в изящной оправе. Если бы Оми не знал, что перед ним один из самых безжалостных и хладнокровных убийц, в равной степени непринужденно обращающийся с оружием и колонками цифр, то наверняка принял бы его за молодого преуспевающего адвоката. «Адвокат дьявола», – подумал Оми и подавил неуместный смешок.

Американец со вздохом закрыл ноутбук, снял очки и устало потер переносицу. Мальчик, по-прежнему стоявший в дверях, нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

– Значит, ты и есть... Каро? – спросил Брэд, и Оми слегка вздрогнул. Глупо было бы думать, что Кроуфорду неизвестно его настоящее имя. Но... пусть так.

– Да, – тихо ответил он. Американец снова надел очки и несколько минут молча смотрел на него. Оми невольно поежился под этим оценивающим взглядом.

– Шульдих сказал, что ты очень хорош... – негромко продолжил Кроуфорд. – Подойди ближе, я хочу рассмотреть тебя.

Чувствуя себя товаром, выставленным на продажу, мальчик неуверенно шагнул вперед. Но странно... это ощущение зависимости... Они одни здесь, Брэд волен делать с ним все, что захочет, а Оми совершенно беспомощен. Мальчик покраснел, когда понял, что его тело откликается на эту ситуацию совершенно недвусмысленно.

Кроуфорд, прикрыв глаза и задумчиво потирая подбородок, рассматривал его неторопливо, изучая каждую линию юного тела, светлые волосы и вспыхнувшее от смущения лицо.

– Да... – наконец нарушил молчание американец. – Ты миловидный мальчик. Знаешь, зачем ты здесь?

Оми, опустив лицо, кивнул.

– Хорошо, – американец стремительно поднялся, и мальчик невольно вздрогнул всем телом, но тот всего лишь подошел к столику у окна, на котором стоял графин с вином и бокал. Вдохнув аромат дорогого парфюма, Оми почувствовал, как у него начинает кружиться голова.

Кроуфорд налил себе вина и опустился обратно на диван. Сесть Оми он не предложил, весьма ясно давая понять, что не считает мальчика своим гостем. Он был... игрушкой, мимолетной забавой, проституткой, согласившейся провести с ним ночь. Оми проглотил комок в горле. Такому унижению его не подвергали ни разу.

– Подойди ближе, – низкий голос вырвал его из раздумий.

Ом послушно сделал шаг к Кроуфорду, остановившись в полуметре. Тот, сделав глоток, посмотрел на него поверх бокала.

– Ближе.

Мальчик сделал еще шаг, на этот раз почти упираясь коленями в колени американца. Тот отставил бокал и внимательно посмотрел на него.

– Почему ты дрожишь? – вдруг спросил он, и Оми понял, что его в самом деле неудержимо трясет. Он мотнул головой и подавил желание обхватить себя за плечи. Кроуфорд поднял руку и мягко дотронулся до его лица. Оми замер.

– Ты боишься? – спросил Брэд, легко проведя по его щеке.

– Боюсь, – честно ответил Оми, делая над собой усилие, чтобы не стучали зубы.

– Не надо, – почти прошептал американец и вдруг, мягко нажав на затылок мальчика, заставил его наклониться и поцеловал.

Оми едва не задохнулся, и сердце заколотилось быстро-быстро, словно у пойманного зверька. Губы американца оказались нежными и опытными, пальцы, поглаживавшие его шею – осторожными. Оми видел лишь черно-синие озера его глаз и, невольно прикрыв свои, вдохнул аромат его тела...

Брэд целовал мальчика до тех пор, пока тот не начал расслабляться, и только тогда отпустил его. Оми выпрямился, чуть не задыхаясь, с пылающими щеками.

– Хорошо, – кивнул американец. – Теперь раздевайся.

Оми вздрогнул. Истома, наполнившая его тело во время поцелуя, исчезла без следа, оставив после себя непонятное сожаление и неясное беспокойство. В самом деле, зачем Кроуфорду было целовать его? Шлюх на одну ночь не целуют...

Он нерешительно потянул вверх короткий топ и снял его через голову. Прохладный кондиционированный воздух в комнате чуть охладил его разгоряченное тело. Прикусив губу, Оми потянулся к застежке на брюках, когда уверенные большие руки остановили его.

– Нет, – тихо сказал Кроуфорд, – Иди сюда.

И прежде, чем Оми успел что-то сообразить, он уже стоял между расставленных ног американца, а тот, обхватив его за тонкую талию, притянул к себе. И Оми снова задрожал, но на этот раз не от страха. Кроуфорд был очень высок, и его лицо находилось на уровне груди мальчика. Брэд наклонился к нему, вдыхая запах юного тела.

– Как ты хорошо пахнешь... – сказал он. Руки скользнули вверх по спине, лаская и успокаивая, а губы коснулись ключицы.

Господи...

Оми едва сдержал стон, когда Брэд, поглаживая его спину, лизнул напряженный сосок и взял его в рот. Закрыв глаза, мальчик подался вперед, наслаждаясь этим ощущением. Никто... Даже Шульдих не делал с ним этого... Боги, как же хорошо... Он часто дышал, едва сдерживаясь, чтобы не запустить руки в густые темные волосы и не прижать его к себе, пока американец неторопливо исследовал его грудь, чуть покусывая соски. Наконец он оторвался от Оми, поднял голову, и мальчик увидел, что на смуглых щеках появилась легкая краска.

– Ты сладкий... – хрипло прошептал Брэд. – Они такие чувствительные... и такие красивые... словно вишенки... – Он коснулся пальцами сосков, и на этот раз Оми не выдержал, приглушенно застонав. – И ты красивый... – Он провел пальцем по губам Оми, и тот взял его в рот и слегка лизнул. Американец едва заметно вздрогнул и убрал руку.

– Теперь снимай брюки, – кивнул он, и Оми потянулся к пряжке, запоздало вспомнив, что под брюками у него ничего нет... Кроуфорд нахмурился, и мальчик, неловко отвернувшись, стянул джинсы и выпрямился, не решаясь повернуться к американцу лицом, ведь тогда он увидит... Chi, он увидит, что Оми уже возбужден...

– Повернись.

Мальчик обреченно повернулся к американцу, ожидая чего угодно – насмешки, убийственного ледяного взгляда... Но Кроуфорд посмотрел в его лицо и неожиданно улыбнулся. Руки снова легли на талию, притягивая к себе.

– Маленький, – выдохнул американец, целуя его подтянутый живот. – Ты уже не боишься? – Одна рука легла на его эрекцию и легонько сжала.

– Нет, – простонал Оми, инстинктивно двинув бедрами.

– Вот и хорошо... – бормотал Брэд, покрывая поцелуями бедра, живот, грудь, поглаживая упругие ягодицы. – Вот и умница...

Оми уже забыл, кто он, где он, с кем он, постанывая, теряясь в ласках. Потом Кроуфорд развернул его и заставил наклониться, опершись руками о столик рядом с диваном. Внутри Оми все замерло, и он вскрикнул в голос, когда нежные губы коснулись его ягодиц...

Мужчина гладил, ласкал его сзади, а Оми самозабвенно стонал, бесстыдно выгибаясь под уверенными руками. Господи, как хорошо... Как хорошо... Он прогнулся сильнее, безмолвно умоляя взять его сейчас, пожалуйста, пожалуйста! И тут Брэд неожиданно отстранился, заставив Оми всхлипнуть от разочарования.

– Помоги мне раздеться, хороший мой, – с улыбкой в голосе произнес американец, и Оми, подосадовав на собственную недогадливость, повернулся и опустился на колени перед Брэдом, лихорадочно развязывая галстук и расстегивая пуговицы на рубашке. Когда в вырезе показалась смуглая грудь, Оми не выдержал и начал покрывать ее поцелуями, вызвав глубокий стон. Но когда он сделал попытку снять рубашку с плеч, американец остановил его, взглядом показывая на свой ремень.

Оми торопливо расстегнул пряжку и молнию на брюках и запустил руку внутрь, освобождая напряженный член. Брэд коротко выдохнул, по телу пробежала легкая дрожь. Но когда Оми, сжав член рукой, наклонился, намереваясь коснуться его ртом, снова остановил мальчика. Блондин остановился в растерянности, не в силах сообразить, чего от него хотят.

Американец, откинувшись назад, притянул к себе Оми, усаживая на колени спиной к себе, и тот снова застонал, почувствовав ягодицами его возбуждение. Брэд обхватил мальчика за пояс и, положив руку на его член, стал целовать плечи и трогательно выступающие позвонки. Совершенно обезумевший, Оми тихонько взвыл, нетерпеливо ерзая по его коленям, и сжал руки на бедрах американца.

– Что, маленький? – чуть задыхаясь, спросил Брэд, не переставая поглаживать его спереди.

– Я... я не понимаю... – простонал Оми.

– Чего, сладкий? – ласковая рука сжала сосок, и по телу мальчика пробежала волна дрожи.

– Зачем ты... все это... делаешь?

– Тебе не нравится? – тихим шепотом в ухо.

Это было слишком много для Оми. Искусные ласки сводили с ума, и он был готов на что угодно, лишь бы получить разрядку, и потом...

– Мне никогда... так не делали... – выдохнул он наконец. Американец прижал его к своей обнаженной груди и сильнее сжал руку на члене мальчика.

– Ты такой... хороший, мой сладкий, – прошептал он. – Я хотел бы ласкать тебя долго-долго...

Снова внутри Оми звякнул неясный звоночек, словно предупреждение об опасности. Зачем? Зачем Кроуфорд делает все это? Почему именно с ним?!

Но тревожные мысли были благополучно смыты шквалом желания, обрушившегося на него, когда американец, не переставая гладить его спереди, сильнее прижался бедрами к его ягодицам.

– Маленький... Что ты хочешь сейчас?

Где-то в глубине памяти мелькнула неясная картина – бар, Шульдих и Оми на его коленях – «Чего ты хочешь, маленький?» – словно зеркальное отражение.

– Я... – простонал Оми. Близость Брэда лишала его остатков разума, и он думал лишь о том, что может ощутить внутри его горячую плоть и наконец-то дать выход этому томительному напряжению. – Хочу тебя...

Американец за его спиной чуть вздрогнул, резко потянулся в сторону и достал из ящика столика баночку смазки. Оми застонал, снова начиная нетерпеливо ерзать на коленях Брэда. И громко вскрикнул, когда скользкий от крема палец проник внутрь, в тугое кольцо мышц.

– Тише, тише, маленький... – жарко шептал Брэд ему в шею, поглаживая его внутри. – Ох, какой ты... Вот так...

Он добавил второй палец и мальчик мучительно изогнулся, подаваясь назад, стараясь принять побольше...

– Ох, мой хороший, – выдохнул Брэд, чуть прикусив его плечо. Он резко вынул пальцы из Оми, вызвав обиженный всхлип, и чуть откинулся назад, смазывая себя. – Так... Теперь осторожно...

Мальчик приподнялся над ним, чувствуя твердый член, прижимающийся к его входу, и, застонав, подался назад, насаживаясь на него. За спиной сдавленно охнул Брэд и сжал пальцами член Оми.

– А-ах-х... – Оми выгнулся всем телом, замерев на мгновение.

– Ну же, давай, – почти прошипел Брэд и, взяв его за бедра, начал коротко и резко двигаться, входя в него. Поначалу неглубоко, потом постепенно увеличивая размах, почти полностью доставая из него член и с силой вгоняя обратно. Оми уже непрерывно кричал, не столько от боли, о ней он забыл почти сразу, сколько от жгучего наслаждения, неведанного доселе. Так у него не было еще ни с кем. Шульдих был слишком поглощен собой, чтобы заботиться о его удовольствии, а случайные связи были слишком мимолетны и безлики.

– Да... да... хороший... маленький... сладкий... – вскрикивал Брэд, – такой узкий... м-м... ох... хороший мой... да... еще...

Оми почувствовал, что больше не выдержит. Со сдавленным вскриком он кончил, подаваясь назад и сжимая ягодицы. Американец глухо застонал, стиснув бедра мальчика, последним движением вгоняя в него член, и задрожал в оргазме.

Отредактировано c_left (2008-06-27 13:42:59)

Подпись автора

Член Клуба [Яой]

0

3

Автор (C)(ы): Моэри
Фэндом: Weiss Kreuz
Рейтинг: NC-17
Комментарии:
Герои: Оми/Шульдих, Оми/Брэд, Оми/Наги, Шульдих/Брэд, упоминание Наги/Шульдих
Beta: Essy Ergana (essyergana@[цензура].ru)
Предупреждение: секс с несовершеннолетними
Жанр (genre): mild angst, romance
Краткое содержание: порою поиски настоящей любви могут завести в тупик, из которого нет выхода.
Disclaimer: Персонажи принадлежат всем тем, кому должны, прибыли не извлекаю, а жаль...

Часть 2ая

спойлер

– Шульдих? – Наги, полусонный, в пижаме, приоткрыл дверь спальни немца.

Тот лежал на кровати полностью одетый и безразлично разглядывал потолок. Лампы он не включал, и комната была освещена только луной, смущенно проглядывавшей сквозь жалюзи.

– Чего тебе? – резко отозвался телепат. – Почему ты не спишь?

Наги потер босой пяткой другую ногу.

– Мне показалось, ты звал меня...

– Никого я не звал, – ответил Шульдих. – Иди спать.

Мальчик пожал плечами, повернулся было, чтобы уйти, когда что-то остановило его.

– А почему ты не спишь?

– Mein Gott! – не выдержал тот. – Уйдешь ты или нет?! – он рывком перевернулся на живот и уткнулся лицом в подушку.

Телекинетик некоторое время постоял, глядя на напряженные плечи немца, затем закрыл дверь и решительно подошел к постели.

«Шу... Что случилось?»

«Иди спать, Наги», – повторил Шульдих, но в голосе не было раздражения и злости, только невероятная усталость и боль.

«Не пойду, пока не скажешь мне, что случилось».

«Упрямец. А если не скажу?»

«Тогда я пойду к Брэду и спрошу у него».

Шульдих коротко рассмеялся.

«Иди. Только он сейчас немного занят».

«Чем?»

«Трахает Вайсс, – немец коротко вздохнул, будто ему не хватало воздуха. – Он будет очень расстроен, если ты ему помешаешь...»

«Вайсс?!»

«Да. Вайсс», – безразлично ответил Шульдих, но это было безразличие на грани срыва, и он послал телекинетику короткий образ – светловолосый мальчик, скорчившийся на сиденье в машине, обхвативший колени.

«Оми Тсукиено?!» – догадался Наги.

«Мамору Такатори, – фыркнул телепат. – Каро. Будь он неладен... Чертов Брэд. Чертов пророк. Ненавижу...»

Наги нерешительно коснулся рукой его плеча и слегка погладил. И тут, словно что-то сломалось в Шульдихе, он резко сел на постели, так что Наги испуганно отдернул руку, и зашептал, глядя в лицо мальчика сухими, покрасневшими глазами:

– Что же он делает, Наги, что он делает... Что он делает со мной. Ничего не видит, ничего не чувствует. Сделай это, сделай то. И я подчиняюсь, подчиняюсь, делаю всю грязную работу... А зачем? Для чего?! Растоптать Вайсс, развалить изнутри. Думаешь, это все так просто и легко? Подбросить пару непристойных картинок, прийти в этот клуб... Наги, ведь он был девственник. Я не моралист и не ханжа, но он... мне не по себе. «Сделай это, Шульдих, но не слишком увлекайся», – передразнил он интонацию Кроуфорда. – Это значит – соврати мальчишку, но не вздумай подпускать к себе слишком близко, для тебя же это не проблема, шлюха Шу, делай то, что я говорю, а я посмотрю со стороны. Я слышу его, Наги, слышу все время, – он прижал ладони к голове, зажимая уши. – Я могу опустить завесу, но едва я это делаю, меня просто трясет, и я снова, снова слушаю... А ему это нравится. Он знает, что мучает меня, и мальчишку он тоже мучает, он старается привязать его к себе, показать – смотри, это совсем по-другому, чем с ним, я другой, я думаю о тебе... Зачем, зачем...

Шепот Шульдиха становился все более бессвязным и сбивчивым, и Наги, потянувшись к немцу, крепко обнял его. А телепат, отчаянно вцепившись в него, только судорожно и глухо всхлипывал, дрожа всем телом, уткнувшись в худенькое плечо.

– Тихо, тихо, – Наги шептал пустые успокаивающие словечки, поглаживая растрепанные рыжие волосы. От него не требовалось ничего другого, ведь Шу говорил скорее со своими мыслями, чем с ним. «Глупый, глупый... Разрываешь свое сердце, а ему ты не нужен... Для него все – пешки, давно бы уже пора понять, Шульдих...»

Некоторое время они сидели так – Наги, забравшись с ногами на кровать немца, обнимая его, как ребенка, и укачивая, и телепат, спрятав лицо на плече у младшего товарища. А потом Шу, словно услышав что-то, поднял голову.

– Все, – негромко сказал он, и Наги опустил руки, выпутав пальцы из встрепанных рыжих волос. – Я должен отвезти его. Брэд зовет.

Телекинетик кивнул. Шульдих, двинувшись к выходу, остановился на пороге и обернулся.

– Наги, – тот поднял голову. – Забудь все, что я тебе наговорил.

На его лицо вновь вернулась маска самоуверенного спокойствия. Изящно-расхлябанным жестом, с легкой усмешкой, он приложил кисть ко лбу, коротко отсалютовал мальчику и скрылся в коридоре. Вот его легкие шаги на лестнице... и все стихло.

Наги отвернулся и посмотрел в окно. И пальцы его безотчетно поглаживали подушку, на которой еще оставался отпечаток головы Шульдиха...

– Оми? Ты хорошо себя чувствуешь?

Мальчик поднял голову от тарелки, в которой сосредоточенно выписывал какие-то узоры вилкой, и принужденно улыбнулся, глядя в вишневые глаза.

– Все нормально, Айя-кун, а почему ты спрашиваешь?

– Выглядишь усталым, – ответил тот, отпив сока. – Вчера ты ушел к себе так рано. Ты не заболел?

– Тебе показалось, – ответил он, из последних сил стараясь держаться. Красноволосый лидер смотрел пристально, и Оми почувствовал неприятный холодок. Вдруг он что-то узнал? Но Оми вчера как следует запер дверь, и в комнату никто не входил, никто не видел, что он вернулся в шестом часу утра... Слава богам, Йоджи и Кен на миссии, уж плейбой-то точно не преминул бы отпустить какую-нибудь шуточку по поводу его замученного вида.

Вчера Шульдих повез его домой. По дороге неожиданно свернул в какой-то переулок, сделал Оми знак – «выходи». Молча.

Мотель под сверкающей неоновой вывеской. Оми несовершеннолетний, но кому до этого есть дело, и ключ покачивается в пальцах Шульдиха. Грязный номер. Быстрый секс. Безумный, яростный. Словно месть. Отчаяние в каждом жесте. И пустота в зеленых глазах.

Никто не произнес ни слова.

– ...Оми?

Мальчик вздрогнул.

– А?

– Я спросил тебя, пойдешь ли ты со мной на склад? – терпеливо повторил Айя. – Нужно кое-что заказать для Koneko. На обратном пути можем прогуляться.

Больше всего на свете Оми хотелось выспаться, но вызывать ненужные подозрения тоже не следовало, поэтому он вымученно улыбнулся.

– Конечно.

Айя кивнул.

–Хорошо. Собирайся.

Оми сидел, подпирая голову рукой и лениво ковыряя ложечкой кремовое пирожное. На оптовом складе они заказали все, что нужно, и, как обещал Айя, на обратном пути зашли в небольшое кафе. Оми попросил чашку крепкого кофе и пирожное. Абиссинец удивленно приподнял брови – обычно Оми не пил кофе, но тому уже было почти плевать, что подумает старший товарищ, главное – не свалиться со стула. Поэтому он и примостился на самом краешке, чтобы неудобная поза не давала заснуть, и невольно поморщился – Шульдих вчера не был особенно осторожен.

– Тепло сегодня, верно? – негромко спросил Айя, свободно откинувшись на спинку стула и поигрывая с прядью темно-красных волос.

– Ага, – отозвался Оми, поднимая лицо к солнцу и прикрывая глаза. Chi, еще немного, и он просто заснет прямо здесь...

– Даже не верится, что под утро хлынул ливень... Ты не промок?

– Нет, не промок, – ответил мальчик, не открывая глаз. – А разве был дождь? Я не заметил...

И внезапно задохнувшись, широко открыл глаза. Айя смотрел на него, не изменив расслабленной позы, но в глазах не было и следа прежнего благодушия, взгляд прожигал, словно раскаленный прут.

– Я... то есть... – забормотал Оми, мгновенно смешавшись.

– Ты не ночуешь дома, – тихий голос Айи оборвал его. – Ты стал непохож сам на себя. Под глазами темные круги, не слышишь, когда к тебе обращаются, от усталости еле двигаешься. Если бы не Кен, ты завалил бы прошлую миссию. Что происходит с тобой? Где ты бываешь, Оми? Скажи. Только говори правду, я сразу вижу, когда ты врешь... – он подался вперед и взял его ладонь в свою. – Ты устал и запутался. Но что бы там ни было, я помогу тебе. Обещаю.

Мальчик опустил голову, внезапно почувствовав настоящее, невероятное облегчение, такое, что подступили слезы. Конечно, Айя узнал, не мог не узнать. И теперь можно было не притворяться, не изворачиваться, не лгать.

– Я бываю в «Ночной орхидее», – едва слышно сказал он. И подняв голову, встретил серьезный взгляд карих глаз. Айя молчал и ждал продолжения. – Я там иногда...

– Я знаю, что это за место, – бесстрастно сказал Айя. – Ты там работаешь?

Оми коротко вздохнул.

– Да. Иногда. Не часто, но...

– Это ведь не все, так? – внимательно изучая лицо бомбейца, сказал юноша, легко поглаживая руку Оми.

– Да... – судорожно выдохнул мальчик, чувствуя непреодолимую потребность высказать все, что накопилось на душе за последние три месяца, выплеснуть всю боль, терзавшую его изнутри. Только сейчас он понял, как это давило на него, вынуждая скрывать от товарищей свою двойную сущность... Ладно, значит быть по сему. Поздно отступать.

Айя, молча держа Оми за руку, не торопил его, давая возможность самому принять решение. И, словно прыгнув в холодную воду, мальчик продолжил.

– Шварц, – наконец сказал он, – Шульдих. Я встречался с ним почти три месяца. А вчера он отвез меня к Кроуфорду. И я... я был не только с ними, я... Господи, я... Я хочу, чтобы все закончилось, – со слезами в голосе простонал он, вырывая руку и закрывая лицо, – я не могу больше...

Айя потянулся к нему и отвел руки, заглядывая в голубые заплаканные глаза.

– Тебе нечего стыдится, – тихо сказал он. – Кому, как не нам знать, как могут заморочить голову Шварц? Посмотри на меня. – Он взял Оми за подбородок, и тот беспомощно посмотрел на старшего товарища, не в силах остановить льющийся поток слез. Абиссинец осторожно вытер сверкающие дорожки указательным пальцем.

– Я люблю тебя, Оми, – мягко сказал он. – Мы все тебя любим, и ни за что не стали бы презирать... Почему ты не сказал мне раньше, глупый?

Оми отчаянно обнял Айю и разрыдался у него на плече.

– Я... думал... – бормотал он сквозь всхлипывания.

– Тш-ш-ш, мой хороший, – юноша поглаживал его по волосам. – Тихо, успокойся...

На них уже начинали оглядываться, плачущий мальчик в объятиях другого привлекал внимание, но Айе не было никакого дела до зрителей.

– Теперь все будет хорошо. Обещаю.

– Кроуфорд слушает.

– Слушай меня внимательно, Кроуфорд. Повторять я не буду...

– Фудзимия. Как ты узнал мой номер?

– Неважно. Замолчи и послушай меня. Я все знаю о твоих грязных планах относительно Оми. Больше никогда, ни при каких обстоятельствах ты или твой рыжий мерзавец не приблизятся к нему. А мне ты просто дал дополнительный повод убить тебя.

– Ты страшен в гневе, Фудзимия. Что, если я не послушаю тебя?

– Тогда война. Насмерть. Я сделаю это ради Оми. Я никогда не прячусь за спинами своих товарищей, как это делаешь ты, выполняя грязную работу чужими руками. Мир станет чище без таких подонков, как вы. Запомни. Я пойду до конца.

Короткие гудки.

Брэд аккуратно положил трубку на рычаг и посмотрел на Шульдиха, который сидел на диване, поигрывая выкидным ножом, и усиленно делал вид, что не прислушивался к разговору.

Некоторое время лидер Шварц задумчиво рассматривал своего бойца. Наконец немец поднял голову и посмотрел сверкающими от бешенства глазами в лицо Кроуфорда.

– Что-то хочешь мне сказать? – сквозь зубы осведомился он.

Брэд сел за стол и открыл ноутбук.

– Скажи Наги, пусть сменит номер телефона, – бесстрастно сказал он, внимательно глядя на экран. – И убери свою игрушку, меня раздражает это мелькание.

Шульдих со щелчком закрыл нож и, стремительно поднявшись, направился к выходу. На полпути остановился, резко развернулся и, подойдя к Брэду и наклонившись, оперся о край его стола.

– Ты же хренов пророк, Брэдли... – прошипел он. – Ты же, мать его, предсказатель. Ты не мог не знать, что этот номер с мальчишкой Вайссов не пройдет...

– Убери руки с моего стола, Шульдих, – ровным тоном сказал Кроуфорд, но его губы сжались в тонкую линию. Немец не обратил на предостережение никакого внимания.

– Так какого, я спрашиваю тебя, ты приказал мне его трахать?! Какого дьявола я три месяца...

Сильный удар отбросил его назад. Шульдих приложился головой о стену и со стоном съехал вниз.

Кроуфорд, потирая костяшки пальцев, опустился обратно в кресло.

– Теряешь форму, Шульдих, – не повышая голоса, сказал он, снова уставившись в экран. – Реакция ни к черту. Тебе надо меньше шляться по кабакам, напиваться и трахаться...

– Пошел ты на ***, Брэд... – прошептал рыжеволосый, закрыв глаза и потирая затылок. Лидер Шварц, не отрываясь от экрана, продолжил:

– Я не обязан отчитываться перед тобой. Так что придержи язык и выметайся.

Немец с трудом поднялся и вышел из комнаты.

Кроуфорд откинулся на спинку кресла, глядя на закрывшуюся за телепатом дверь. Поднес к лицу покрасневшую руку... и неожиданно втянул неуловимый аромат кожи Шульдиха, впечатавшийся в его кисть. Легкий, мягкий...

«Шульдих. Рыжий мерзавец, как назвал тебя Фудзимия. Не увернулся. Не смог? На прошлой миссии ты двигался словно молния. Не хотел. Предпочитаешь, чтобы я коснулся тебя хоть так? Твои желания написаны на твоем лице крупным шрифтом, и для этого не обязательно уметь читать мысли. Стройное тело напрягается, и раздуваются ноздри, ловя мой запах, когда я прохожу мимо. Хочешь меня. Хочешь получить надо мной власть, чтобы управлять, как остальными. Не выйдет.

Бесишься, что не можешь читать меня. И хорошо, что не можешь. Видишь лишь то, что я хочу. Если бы ты прорвался чуть глубже... Тогда на твоем лице появилась бы эта ехидная усмешка, и глаза сверкнули сознанием превосходства. Дьявол, как же иногда хочется схватить тебя за волосы и рвануть изо всех сил, заставляя откинуть голову... И впиться в шею жестоким поцелуем, а потом придавить тебя к полу, сорвать одежду и заставить тебя стонать, кричать мое имя, потерять голову от наслаждения... Я хочу разорвать тебя на части, выпить твою душу до дна...

Нет. Мне удается держать себя в руках. Держать дистанцию.

Но знаешь ли ты, что я чувствую, когда ты, повязав на голову эту идиотскую бандану и нацепив очки, небрежно подкинув в воздух и поймав ключи от машины, уходишь в ночь? Что я чувствовал, когда полгода назад Наги пришел к тебе и попросил научить... любви? И когда ты не отказал ему? Мальчишка очень неглуп. У него хватило ума не влюбляться в тебя, и теперь ваши отношения напоминают отношения двух братьев. Но кто из вас старше?

С мальчишкой Вайсс – это не моя блажь. Порой ход событий зависит от поступков личности, и даже я не вижу всего. Если бы Тсукиено не сломался и не рассказал все Фудзимии, оставался бы шанс. Да и сейчас есть еще возможность. Мальчишка – слабое звено Вайсс, и еще доставит своим немало хлопот. Но теперь не ты, Шульдих. Красное торнадо с женским именем Айя на тропе войны... Зачем? У меня и без него хватает дел. И знаешь, учитывая твой темперамент, Шульдих, Оми – это лучше, чем кто-нибудь еще. По крайней мере, это я мог контролировать».

Брэд посмотрел на экран ноутбука, на сменяющие друг друга диаграммы... И раздраженно захлопнул крышку.

«Наги, Наги... что же делать с тобой?»

Наги спустился в гостиную и невольно вздрогнул, услышав из темной кухни приглушенные чертыхания. Что-то упало и покатилось по полу. Шульдих рылся в холодильнике и матерился сквозь зубы.

– Шульдих? Ты дома? А я думал...

Телепат мрачно глянул на него поверх холодильника, и Наги невольно охнул. На левой скуле немца красовался шикарный кровоподтек. Отвернувшись, он вытряхнул из формочек несколько кусочков льда и, свернув два компресса, один приложил к щеке, другой – к затылку и выругался вполголоса.

Мальчик подошел поближе.

«Иди отсюда», – неприязненно покосился на него Шульдих здоровым глазом.

Не обращая внимания, Наги отвел от лица его руку и осмотрел поврежденную щеку. Спрашивать, кто отделал немца, смысла не было, все было ясно без слов.

«И как ты ухитряешься все время выводить его из себя?»

«Отстань».

Наги взял из руки Шульдиха салфетку со льдом и осторожно дотронулся до его скулы. Телепат зашипел и дернулся.

– Бесполезно, – прокомментировал мальчик. – Опухоли не будет, но роскошный фонарь тебе гарантирован.

Шульдих посмотрел на него и швырнул в мойку салфетку, которую прикладывал к затылку.

– Почему ты все время дразнишь Брэда?

– Отстань, – повторил Шульдих и отвернулся, делая вид, что что-то разыскивает на полочке, бессмысленно переставляя банки. Наги вздохнул и обнял его за пояс, уткнувшись лицом в спину.

«"умный" ты, Шу...»

«Отвали, мелкий»

«Не-а...»

Шульдих вздохнул.

«Отцепись, змееныш».

«Отцепи меня сам».

Немец усмехнулся, повернулся и обнял мальчика.

«Змееныш, – нежно повторил он, зарывшись носом в пушистые темные волосы. – Мохнатый змееныш...»

Наги приглушенно фыркнул ему в шею.

«Змеи бывают мохнатыми?»

«Бывают. Все бывает...»

Несколько минут они стояли молча, наслаждаясь близостью, и Наги поглаживал спину Шульдиха.

«Шульдих...»

«А?»

«Расскажи мне про Оми».

«Зачем тебе, мелкий?»

«Интересно».

Шульдих скользнул в его мысли.

«Наги, не надо», – серьезно сказал он.

«Почему?» – мальчик отстранился.

Немец вздохнул.

«Ты знаешь».

«Ну Шу-у... – протянул Наги и снова обнял его. – Пожалуйста».

Телепат снова вздохнул, сдаваясь.

«Ну ладно, – он прикрыл глаза и слегка чмокнул мальчика в макушку. – У него... такие мягкие волосы, мягче, чем у тебя. И он такой... как ребенок. И сладкий...»

«Как я?»

Шульдих удивленно посмотрел на него.

«Почему как ты?»

«Не знаю, – Наги пожал плечами. – Однажды ты назвал меня “сладкий”».

Немец фыркнул.

«Наверное, я был не в себе. Ты какой угодно, но не сладкий. Ты... сильный, Наги. Не то, что он... Не то, что я...»

– Ладно! – вдруг оборвал себя немец и слегка оттолкнул Наги. – Хватит ныть. Сегодня я вряд ли пойду куда-нибудь такой разукрашенный, так что... – он порылся в стенном шкафчике и выудил запечатанную бутылку виски. – Шотландский, – протянул он, посмотрев на этикетку. – Брэд подобьет мне второй глаз, и ну его к черту! Я собираюсь хорошенько надраться сегодня...

– Шульдих, – нахмурился Наги, – может не надо?

Немец достал бокал и посмотрел на телекинетика.

– Мамочка Наги, – съязвил он. – Заботишься обо мне? – и вихляющей походкой направился к двери.

Мальчик закатил глаза и направился следом.

– Брэд размажет тебя по стенке, – сообщил в спину Шульдиху. – А потом размажет по стенке меня, потому что я не остановил тебя.

– Брэдли сегодня крупно облажался, – зло фыркнул телепат, поднимаясь по лестнице. – А теперь сидит и трахается с компьютером, финансовый гений...

Наги обеспокоенно глянул вниз, выискивая Кроуфорда, никого не обнаружил и с возгласом: «Подожди, Шульдих!», побежал следом.

Немец растянулся на кровати и потягивал виски из невысокого стакана. Наги забрался рядом и укоризненно посмотрел на рыжего.

– Ну чего тебе? – недовольно спросил тот и приложил холодное стекло к поврежденной скуле. – Ай... зараза...

– Так что случилось, расскажешь? – полюбопытствовал мальчик.

Шульдих залпом проглотил остаток виски и глупо хихикнул.

– Вайсс все-таки поимели нашего Брэдли, – сообщил он и налил себе еще. – Сладкий котенок Оми нажаловался Айе, и тот пригрозил Брэду, что порвет его, если я или Оракул приблизимся к мальчишке.

Наги нахмурился и попытался незаметно спрятать бутылку под кровать.

– И что самое интересное, наш умник даже ничего не сказал на это! Оставь... – немец поймал мальчика за руку. – Он просто промолчал! Для чего тогда было все это?!

– Шу, – осторожно сказал Наги, – у Брэда на все есть причины, я не думаю, что этот случай исключение.

– А! – махнул рукой рыжий. – Плевать я хотел на Брэда, на чокнутого Фудзимию с катаной, на его котяток... – он со вздохом откинулся на подушки.

– Интересно, – задумчиво сказал Наги, – чем так хорош этот Оми?

Телепат приоткрыл один глаз и покосился на мальчика.

– Хочешь знать? – ухмыльнулся он. – Могу показать... – и в мозгу Наги вспыхнули картинки, образы – Оми, задыхающийся, с приоткрытым ртом, слипшиеся от пота светлые волосы, он на коленях, стройные ноги, мучительно напряженные бедра, его мысли, чувства Шульдиха, чувства Брэда, желание, страсть, боль, безумие, обладание...

– О-ох... – Наги, судорожно втянув в себя воздух, прижал к мгновенно вспыхнувшим щекам ладони.

– Понравилось? – ехидно поинтересовался телепат. Мальчик смог лишь неопределенно мотнуть головой. Шульдих рассмеялся и приложился к стакану.

Наги, отвернувшись, несколько минут пытался прийти в себя, анализируя то, что он увидел и почувствовал. Рыжий с отсутствующим видом накручивал на палец прядь волос.

– Знаешь, – наконец негромко сказал мальчик. – Мне его жаль. Это было грязно.

– Грязно? – рассмеялся Шульдих. – Это говорит Шварц?

Наги скорчил негодующую рожицу и забрал стакан у немца.

– Да, – твердо ответил. – И хватит пить, Шу, а то Брэд явится и хорошенько тебя отделает...

– Не сомневайся, – вдруг раздался от двери холодный низкий голос, и телекинетик вздрогнул.

Брэд стоял в проеме двери, скрестив на груди руки, и смотрел на них.

– Брэдли! – расплылся в широкой улыбке Шульдих. – Ну что же ты? Заходи, присаживайся...

Ярость, полыхнувшая от лидера Шварц, ощущалась физически.

– Иди к себе, Наги, – процедил сквозь зубы пророк. Мальчик без возражений спрыгнул с кровати и направился к двери. Брэд был в бешенстве, попасться ему под горячую руку – увольте. Исключение составлял разве что один безбашенный немец, нахально развалившийся на кровати.

Маленький телекинетик прикрыл за собой дверь и направился к себе. Спустя несколько секунд из спальни Шульдиха раздался глухой звук удара и приглушенный стон. Наги покачал головой. Ну зачем рыжему опять потребовалось выводить из себя Брэда?! Сейчас он изобьет немца так, что тот проваляется пару дней в постели, и тому же Наги придется ухаживать за ним... Какого черта? Он дошел до своей комнаты и включил компьютер. «Один слишком гордый, у другого эта самая гордость отсутствует напрочь...» – думал он, глядя на бегущие по экрану мерцающие строчки. «Оми, Оми, – вдруг пришло в голову,– как же ты угодил между этими двумя мельничными жерновами?» Мелькнула в мозгу картинка из воспоминаний Шульдиха – светловолосый мальчик, скорчившийся на сиденье в машине, обхвативший колени... Наги встряхнул головой, поклявшись выбросить все мысли о юном Вайсс, и погрузился в работу.

Надо дописать код.

Некогда думать о каком-то Оми.

Некогда.

Оми.

Оми.

Оми.

Оми, вскрикнув, выронил нож для обрезки деревьев и прикусил губу. На пальце красовался глубокий порез, и кровь капала на карликовую пальму, заливая красными каплями ярко-зеленые листья. Мальчик торопливо стер с деревца кровь и, обреченно вздохнув, направился в кухню, к аптечке.

«Я полный кретин, – думал он, доставая из аптечки флакон с перекисью и щедро поливая руку. Жидкость зашипела, пузырясь, и Оми зачарованно уставился, как она, смешиваясь с кровью, стекает с ладони розовыми струйками. – Господи, да что же это такое...»

Прошел почти месяц с его встречи с Шу и Брэдом. Айя сдержал слово, и Шварц исчезли с горизонта, не напоминая Оми о своем существовании. Абиссинец даже не сказал ничего Кену и Йоджи и ничем не давал понять, что помнит о том, что рассказал ему мальчик.

Но зато помнил Оми.

И еще он помнил жадные губы, сильные руки на своем теле, ласки, лишающие разума, горячее тело, вжимающее его в кровать, сладкая боль и наслаждение... И это напряжение сводило его с ума. Можно было расслабиться в душе или ночью под одеялом... Помогало. Но ненадолго.

И скоро Оми начал ловить себя на том, как пристально рассматривает губы Йоджи, когда тот слизывает с пальцев сливочный крем, или как представляет, какие сильные руки у Кена, или какая гладкая кожа у Айи... И как, должно быть, он хорош обнаженный... Привыкшее к регулярному сексу юное тело отчаянно требовало своего.

Оми вздохнул и достал из аптечки бинт.

«Долго мне удастся продержаться, пока я не начну открыто предлагать им себя?» – горько подумал он и слегка вздрогнул, ощутив за спиной присутствие.

– Дай посмотрю, – Айя взял ладонь Оми в свою, осматривая рану.

– Ерунда, – севшим голосом сказал бомбеец, почувствовав, как внезапно ослабли колени. – Н-неглубокий порез...

Айя взял бинт и принялся умело накладывать повязку. А Оми, чуть не задыхаясь, смотрел на четкий профиль его сосредоточенного лица и судорожно втянул в себя воздух, вдыхая аромат его тела. И внезапно стала такой тесной одежда...

«Господи, еще немного...»

– Все, – Айя аккуратно обрезал бинт и положил остаток в шкафчик. – И будь поосторожней.

Оми кивнул, нервно сглотнув.

– Айя...

– Да? – обернулся красноволосый.

– Айя, я... Спасибо.

– Не за что, – пожал плечами тот и повернулся, чтобы уйти.

– Я хотел... – сказал ему в спину мальчик.

Абиссинец обернулся, через плечо посмотрев на Оми, между бровями пролегла морщинка.

– Оми, в магазине полно посетителей, давай вечером? – слегка нетерпеливо сказал он.

– А... да, конечно, – упавшим голосом сказал блондин.

Айя подошел к нему и, отведя со лба волосы, легко поцеловал.

– Вот и хорошо.

Он вышел, а Оми, прислонившись к шкафчику, глубоко вздохнул.

«Что со мной происходит...»

Оми вышел из душа и направился в свою комнату, задумчиво расчесывая потемневшие от воды волосы. Встряхнул головой и положил расческу на столик у кровати. С Айей поговорить так и не удалось, лидер был страшно занят, перебирая счета, накладные, заявки, – или же он просто делал вид, что занят... Да Оми и сам уже не знал, что скажет. Ну в самом же деле, не говорить же: «У меня едет крыша от воздержания, поэтому трахни меня, пожалуйста...» Бред. Но к горлу отчего-то подступили слезы.

Оми шмыгнул носом и забрался под одеяло. Рука привычно скользнула в пижамные штаны, сжав уже напряженный член. Да-а... вот так... Он быстро задвигал ладонью по стволу, прикусив губу, чтобы не застонать, затем облизнул палец и ввел его в себя. Поглаживая внутри, он выгнулся на постели, не переставая ласкать себя спереди, и закрыл глаза. О, господи... еще немного... вот... сейчас... а-а-ах-х... да-а...

– Оми?

Мальчик вздрогнул, широко раскрыв еще затуманенные удовольствием глаза. Боги, он забыл запереться...

Айя, приоткрыв дверь, смотрел на него. По бесстрастному лицу ничего нельзя было прочитать, и Оми не понял, видел ли абиссинец, как он ласкает себя, или нет.

– Ты хотел поговорить? – Айя вошел и прикрыл за собой дверь.

Оми тайком вытер руки о простыню и сел на кровати, отчаянно пытаясь привести мозги в порядок. Хорошо, что успел кончить... Айя, в короткой майке, открывающей сильные руки, с влажными волосами, вызывал вполне определенные желания.

– Ерунда, – ответил мальчик, глядя в сторону.

Айя сел на кровать и некоторое время молча смотрел на него.

– Оми... – наконец сказал он. – Почему бы тебе не завести кого-нибудь... в школе?

Тот натянул на себя одеяло, избегая взгляда Айи, и неопределенно пожал плечами.

– Не знаю... – прошептал он.

– А эта девочка, которая приходит в магазин и все время старается привлечь твое внимание? – продолжил Айя, растрепав свои подсыхающие красные волосы.

Оми покачал головой и, внезапно повернувшись, посмотрел в глаза лидера.

«А ты?!» – безмолвно молил этот взгляд. Абиссинец не отвел глаз.

«Нет. Прости, малыш», – он слегка покачал головой.

Оми отвернулся и натянул одеяло повыше.

– Я так хочу спать... – пробормотал он. Айя погладил его по волосам и легко поднялся.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи... И... спасибо, – едва слышно добавил Оми.

Айя тихо прикрыл за собой дверь.

Оми плелся домой, опустив голову и рассеянно подкидывая носком кроссовки мелкие камешки, попадавшиеся на пути. Последний урок отменили, поэтому мальчик не спешил, оттягивая момент возвращения в Кoneko. Сегодня было дежурство Йоджи и Кена, а старший вайсс никогда не упускал случая свалить на кого-нибудь работу, чтобы в свое удовольствие пофлиртовать с симпатичными покупательницами.

– Привет, – неожиданно раздался рядом негромкий, странно знакомый голос. Оми резко повернул голову и встретился с темными глазами хрупкого мальчика.

– Чего тебе надо, Наоэ? – спросил он, отворачиваясь и ускоряя шаг. – Кто тебя прислал?

Телекинетик едва заметно усмехнулся.

– Ничего мне от тебя не надо, Тсукиено, – ответил он, зашагав быстрее, подстраиваясь под Оми. – И никто меня не присылал. Кстати, Брэд оторвет мне голову, если узнает, что я разговариваю с тобой. Если, конечно, он уже не знает...

Оми резко остановился.

– Тогда зачем ты пришел?

– Просто так, – пожал плечами мальчик. – Я шел мимо и увидел тебя.

– Ну и иди себе дальше, – буркнул Оми, продолжив путь.

– Ладно тебе, Тсукиено. Стой, – он дотронулся до его плеча, и блондин дернулся, неприязненно взглянув в лицо Наги.

– Ну?!

– Пошли погуляем, – вдруг предложил телекинетик, и Оми застыл с открытым ртом.

– Куда? – спросил он, опешив. – То есть, как это «погуляем»?

Миловидный брюнет фыркнул.

– Ну хочешь, в парк, – он кивнул головой на ограду, вдоль которой они шли. – Хочешь – в кино...

Оми несколько секунд размышлял.

– Слушай, – наконец сказал он, опуская голову и глядя на телекинетика исподлобья. – Что бы тебе ни говорил Шульдих, я не собираюсь...

Громкий смех прервал его. Наги хохотал, согнувшись пополам, весело и самозабвенно. Оми недоуменно смотрел на него, потом неуверенно заулыбался сам.

– Ты псих, Тсукиено, – сообщил ему мальчик, вытирая слезы, набежавшие от смеха. – К тому же псих, зацикленный на себе... Пошли.

Он схватил его за руку и потянул ко входу в парк. Оми пошел за ним, недоумевая, что же он делает. Но только прикосновение этой теплой сильной ладошки было таким приятным...

– Я не могу! – он вдруг вырвал руку. Наги нахмурился.

– Почему?

– Потому что... Я тороплюсь в магазин, опаздываю уже...

– Не ври, – отмахнулся тот. – У вас отменили занятия, так что два свободных часа у тебя есть.

– Но... – Оми изумленно посмотрел на него. – Ты же сказал, что просто проходил мимо!

– Я тебе соврал, – лукаво улыбнулся Наги.

Оми стоял в полной растерянности. Телекинетик вздохнул и опустил глаза.

– Ладно, как хочешь... Иди в свой магазин, – он отвернулся и пошел по тропинке в парк, слегка ссутулившись.

И спрятал улыбку, когда услышал рядом легкие шаги.

– Я подумал, – неуверенно сказал Оми, – что вполне могу погулять часок-другой...

Они бродили в молчании по ухоженным тропинкам парка, пока наконец ни вышли к небольшому искусственному озерцу. Оми прислонился к дереву и кинул на траву рюкзак.

– Ну теперь-то скажешь, зачем ты следил за мной? – устало сказал он.

Наги, не отвечая, подошел к нему вплотную, и вайсс инстинктивно вжался в ствол дерева. Телекинетик пристально посмотрел ему на него. Не опуская взгляда, он протянул руку и дотронулся до волос Оми. Провел по ним кончиками пальцев, наслаждаясь их мягкостью, и запустил в них обе руки. Блондин невольно прикрыл глаза. Это было так... приятно. Наги почти лежал на нем, и Оми, почувствовав жар, исходивший от его тела, едва не застонал. Телекинетик наклонил голову и уткнулся носом в волосы Оми.

– Такие мягкие... – прошептал он. – Так приятно пахнут...

–Что ты делаешь... – едва слышно отозвался Оми, не находя в себе сил пошевелиться.

Наги прикоснулся губами к его шее, и вайсс не выдержал, приглушенно застонав.

– Целую тебя... – прошептал он, руки оставили волосы и скользнули ниже, проведя по плечам, погладив грудь, и задержались на талии.

– Не... надо... – простонал Оми, судорожно вцепившись в ствол дерева, сдерживаясь из последних сил.

Наги прижался к нему бедрами, и у вайсса захватило дух. А потом горячие губы накрыли его рот, и все остатки здравомыслия покинули Оми. Он застонал в рот мальчика и, судорожно обхватив за его плечи, ответил на поцелуй, полностью отдаваясь своему желанию...

– Я хочу тебя... – выговорил прерывающимся голосом Наги, с трудом оторвавшись от него несколько минут спустя. Оми, переводя дух, облизнул припухшие губы. – Боги... как я тебя хочу, – повторил телекинетик, снова вцепляясь в волосы партнера. – Если бы сейчас было хоть немного темнее, я взял бы тебя прямо здесь...

Блондин вздрогнул всем телом от немыслимой чувственности этого жеста и жгучего желания, прозвучавшего в голосе юного Шварц.

– Не могу от тебя оторваться... – прошептал Наги, снова прижимаясь к нему и целуя в шею. Одна рука, судорожно рванув пряжку ремня, скользнула внутрь и сжала напряженный член. – А ты? – спросил он, погладив головку большим пальцем, и Оми вскрикнул, вцепляясь в плечи брюнета.

– Да-а... Хочу... Боже, что ты де-елаешь...

Наги быстро огляделся, и вдруг, опустившись на колени, взял в рот его член. Оми взвыл, запрокидывая голову и едва сдерживаясь, чтобы не вцепиться в волосы партнера и не войти в его горло полностью.

– О, боже... О, боже... – стонал он, зажимая себе рот ладонью. – Да... еще, господи, еще... а-а-ах-х-х...

Долгая дрожь пронзила его тело, и он замер, откинувшись на ствол дерева, пытаясь отдышаться и прийти в себя.

Наги поднялся с колен, вытирая ладонью губы и прильнул ко рту Оми, и тот снова застонал, ощутив свой собственный вкус. Напряженный член настойчиво терся о его бедро, и блондин сжал его ладонью, ловя судорожный вздох любовника.

Оми быстро повернулся, опираясь на дерево и приподнимая ягодицы. Наги понял его без слов и, резко сдернув с него джинсы, быстро расстегнул свои брюки. Одним сильным толчком вошел в мальчика и сразу же задвигался, обжигая горячим дыханием шею, судорожно сжимая упругие ягодицы блондина.

Оми застонал от боли, немедленно сменившейся наслаждением, когда член Наги задел волшебную точку внутри, и прогнулся, помогая войти глубже. В этот момент ему было совершенно плевать, что их могут увидеть, все мысли были сосредоточены на этом немыслимое удовольствии и на том, что наконец-то...

– Да, милый... глубже, вот так... быстрее... да... – всхлипывал он, прикусывая собственное запястье, чтобы не кричать.

Наги задвигался сильнее и кончил со вскриком, стискивая бедра Оми.

Не открывая глаз, помог ему натянуть и застегнуть джинсы, застегнулся сам и уткнулся носом в плечо вайсса, пытаясь уравновесить дыхание. Наги не сразу он заметил, что плечи его любовника подозрительно вздрагивают.

– Оми? – неуверенно спросил он, пытаясь развернуть мальчика к себе. Тот вырвался и закрыл лицо руками, разрыдавшись.

– Оми, тебе было больно? – встревожился Наги. Господи, ну что же это? Он не хотел причинять ему боль, не хотел!

– Оми, прости меня! – он развернул его к себе, – Ну прости меня, я не хотел! – беспомощно повторял он. – Ну почему ты плачешь?

Вайсс отнял руки от лица и посмотрел на брюнета покрасневшими глазами.

– Уходи, – глухо сказал он. Наги оторопел.

– Почему? Тебе... не понравилось?

– Уходи, – повторил Оми, и его губы искривились, словно он с трудом сдерживал рыдания. – Понравилось! Ты это хотел услышать?! Мне понравилось, когда ты имел меня... И все вы... – его голос сорвался, он опустился на траву и прижал ко рту ладонь, судорожно всхлипывая. – Можешь доложить, что справился на все сто...

Наги сел рядом с ним.

– Глупый ты, Оми, – нежно сказал он и притянул мальчика к себе. – Какой ты глупый...

Напевая, Оми кружил по магазину, и работа, словно по волшебству, спорилась в его руках.

– Ohayou, Кен-кун! – футболист вошел в магазин с мячом подмышкой и улыбнулся младшему товарищу.

– Ooi, – отозвался тот. – По какому поводу так сияешь?

Оми сверкнул улыбкой.

– Да так, просто настроение хорошее, – он звонко рассмеялся и порывисто обнял Кена, от неожиданности выронившего мяч. Тот запрыгал по полу и подкатился к ногам Йоджи. Плейбой придержал его носком изящного ботинка.

– А меня? – улыбнулся он.

– Йоджи! – радостно завопил Оми, бросаясь на шею зеленоглазому, так что тот пошатнулся. – Я тебя тоже люблю!

Айя, в фартуке и с горшком в руках, вошел с черного хода.

– Оми сегодня любит весь мир, – сообщил он.

Младший вайсс послал лидеру ослепительную улыбку и, кинув взгляд на стенные часы, внезапно переменился в лице.

– Chi! – воскликнул он, бросаясь наверх.

– Оми! – возмущенно крикнул Айя.

– Извини, Айя-кун, – прокричал мальчик. – Я опаздываю!

Наверху хлопнула дверь.

– Кажется, малыш влюбился, – ухмыльнулся Йоджи и посмотрел на Кена, неодобрительно разглядывая его перемазанную в земле футболку. – Ты бы пошел, помылся, что ли...

Тот подхватил с пола мяч и покосился на расфранченного плейбоя.

– Тебя это так волнует? – осведомился он. Щеки Йоджи вспыхнули.

– От тебя воняет хуже, чем от навозного мешка, – заявил он, демонстративно зажав нос.

– Прекратите, – оборвал обоих Айя. – Кен, переоденься, пойдем ужинать. Оми... – он посмотрел наверх, – с нами не останется...

– Айя, а ты знаешь, кто эта счастливица? – нахально улыбаясь, осведомился плейбой.

Красноволосый бесстрастно посмотрел на него.

– Нет, – ответил он, отворачиваясь. – Надеюсь, это не тот, о котором я думаю, – добавил он.

Но Кен и Йоджи, вновь увлекшись перебранкой, не услышали ничего...

Подпись автора

Член Клуба [Яой]

0

4

В лучшем виде

Автор (C)(ы):      Натаниэль
Фэндом:   Weiss Kreuz
Рейтинг:   PG
Комментарии:
Персонажи: Кроуфорд/Фарфарелло
Жанр (genre): бред
Саммари: Ему не нравится, когда Такатори трогает его подчиненных. Наверное. Поэтому он мне купил этот пистолет. Купил и дал. Подарил.
Дисклаймер: Мир, герои и прочее принадлежат создателям Weiss Kreuz, я тут вообще ни при чем – меня подставили.

спойлер

– Да.

* * *

Неделю назад он подарил мне пистолет.

Точнее – дал.

Он считает свой обязанностью следить за тем, чтобы группа была оснащена по полной программе.

В лучшем виде.

Поэтому он мне всучил эту пушку...

Я даже не знаю, как она называется.

Никогда не интересовался огнестрельным оружием.

И Кроуфорд в курсе. Ему плевать.

Для него главное, чтобы я умел его заряжать и не промахиваться.

Поэтому он мне ее впихнул.

Я ведь промахнулся.

Я никогда не попадаю туда, куда нужно.

А он хочет, чтобы я тренировался.

Ему не нравится, когда Такатори трогает его подчиненных.

Наверное.

Поэтому он мне купил этот пистолет. Купил и дал. Подарил.

И я стреляю.

Я уже несколько часов стреляю в подвале.

У меня давно кончились патроны.

Но я стреляю.

И я не промахиваюсь.

Больше – нет.

Мишень в клочья.

Ножом бы я это сделал быстрее.

Но он хочет, чтобы я стрелял.

Для него это важно.

Он не хочет, чтобы Такатори лишний раз заехал клюшкой по моему лицу.

Хотя мне нравится.

Ярость этого кабана забавна.

Или он не хочет, чтобы Такатори бил Шульдиха.

Шульдиху ведь больно?

Больно.

Красивое слово.

Нет, скорее, Кроуфорд не хочет, чтобы Такатори бил меня.

Ведь он всегда отбирает у меня нож, когда я сам пытаюсь проверить, что значит это красивое слово.

Поэтому я никогда не чувствую.

А он отбирает нож.

И дает мне пистолет.

Хотя нет, пистолет он дал мне впервые.

Обычно он просто отбирает нож.

Стискивает запястья так, что на них потом синяки.

Рычит что-то.

Я не слушаю.

Обнимает.

Или правильнее сказать «обхватывает», «сграбастывает», «прижимает».

Изо всех сил.

Он думает, что успокаивает меня.

Наверняка думает.

Я в этом уверен.

Он утыкается лицом мне в плечо и что-то шепчет.

Долго и отчаянно.

А я смотрю на нож и жду, когда Кроуфорд уйдет.

Я уже привык ждать.

Это недолго.

Его голос срывается.

А я дожидаюсь.

И не выпускаю нож из поля зрения.

Но Кроуфорд всегда забирает его с собой.

Шульдих смеется.

Он говорит, что оракул меня любит.

Когда я спрашиваю, что он подразумевает под словом «любит», у телепата начинается истерика.

Он захлебывается от хохота.

Когда я спрашиваю почему – он мотает головой и смеется еще громче, если такое вообще возможно.

А когда успокаивается – говорит, что мысли Кроуфорда – это что-то.

Я не спрашиваю, что он подразумевает под словом «что-то».

Я не люблю, когда люди смеются над чем-то, что я не понимаю.

Поэтому я просто стреляю.

Шульдих принес еще коробку патронов.

Он стоит за моей спиной.

Я затылком чувствую его усмешку.

«Он тебя любит слишком сильно»

Голос Шульдиха в сознании, сквозь грохот выстрелов.

Терпеть не могу, когда он лезет в мою голову.

Телепат смеется.

«Честное слово, я не понимаю – за что. Ты же долбанутый»

Впервые пуля проходит через десятку.

Я киваю.

Это хорошо.

– У тебя в башке винегрет.

– У меня в голове нет винегрета. В черепной коробке находится мозг, – спокойно отвечаю я.

А у Шульдиха опять истерика, он медленно сползает по стене, хохоча во весь голос.

– Ты постоянно смеешься. С тобой все в порядке?

Немец утирает слезы, заикаясь от хохота.

– Ты – т-тоже что-то, Ф-фарфарелло. Н-наверное, за это он т-тебя и любит.

Я пожимаю плечами и снова стреляю.

Опять мимо.

Ну, раз на раз не приходится.

Я не понимаю, как всегда можно попадать в цель.

Возможно, это понимает Кроуфорд, поэтому он и дал мне пистолет.

Или нет.

Может быть, он думает, что этот секрет открою я?

По крайней мере, это было бы интересно.

Я стреляю.

Шульдих уходит.

Я стреляю.

Скучно.

Мишень в клочья.

Я сделал бы быстрее это ножом.

Кажется, я уже думал об этом.

Наверняка.

Это слишком скучно, чтобы в голову приходили разные мысли.

Я заряжаю оружие.

Кроуфорд в кабинете.

Я открываю дверь, и он поднимает голову.

– Что-то случилось?

– Я научился стрелять.

– Отлично.

Я поднимаю руку с пистолетом

– Ты меня любишь?

Он непонимающе моргает.

Вот видишь, Шульдих.

Я стреляю.

Подпись автора

Член Клуба [Яой]

0

5

Желания исполняются на Рождество
Автор (C)(ы):      Isaro
Фэндом:   Weiss Kreuz
Рейтинг:   PG-13
Комментарии:
Персонажи: Кроуфорд/Шульдих
Предупреждение: рождественский фанфик. Наиииивныыыйй...
События происходят через год после Weiss Kreuz Gluhen, Шульдих и Кроуфорд вместе путешествуют, работая по найму. Из общей моей истории фанфик выбивается только концовкой. ;)

спойлер

«Взрослые, опытные мужчины не верят в Санта-Клауса – факт, не подвергаемый сомнению. Продолжая тему, взрослые, опытные, уже седые (а в особенности если они – Брэд Кроуфорд) мужчины не верят в летающих оленей, чудесных эльфов и исполнение желаний. Однако в этот ряд можно поставить еще и дар предвидения, телепатию и невероятную способность Шульдиха своей улыбкой раздражать и умилять одновременно, – Брэд тоскливо глянул на печку и надел перчатки. – Только вот почему именно перед этим Рождеством, именно сидя в промерзшей машине в насквозь промерзшем лесу, именно ночью, именно на голодный желудок ТАК хочется, чтобы старый педофил в красном колпаке СУЩЕСТВОВАЛ?!»

Его невеселые размышления прервал Шульдих, легкой трусцой появившийся из-за елок. Немец быстро преодолел расстояние до машины, отряхнул с плеч и капюшона пушистый снег и нырнул в приоткрытую дверь.

– Все в порядке? – спросил его Брэд.

– Да, – рыжий снял перчатки и вытер мокрое от растаявшего снега лицо. – Задание выполнено. Что-то не так? – Он взглянул на напарника и чуть нахмурился: – У тебя ТАКОЕ лицо...

Брэд спешно отвернулся и включил двигатель.

– Ничего. Замерз.

– Ну, тогда поехали отсюда! – пожал плечами немец. – А то я пальцев на ногах не чувствую...

Машина плавно дала задний ход и, не включая фар, скрылась из виду. А снег продолжил засыпать оставленные ими следы.

Они жили в не слишком дорогом, а потому не слишком опекаемом спецслужбами отеле. По сравнению с прошлыми годами, это было и не так роскошно, и не так плачевно. Думая об этом, Шульдих имел в виду, что это и не апартаменты Такатори, но и не подвалы, в которых периодически приходилось скрываться от Розенкройц. В любом случае, это было на несколько порядков лучше, чем спать в машине перед очередным перелетом. Его все устраивало.

Отель располагался по территории в виде россыпи небольших домиков. Выбирая дом, Брэд прежде всего думал о том, чтобы его было как можно хуже видно соседям, понадеявшись на то, что им не придется спешно его покидать – иногда даже предвиденье подводило. Договаривался он один, дом выбирал тоже один, оставив Шульдиха гулять по окрестностям, и теперь вернуться после «работы» в один на двоих дом было довольно странно. В большинстве случаев они жили просто в комнатах рядом, но никогда прежде не жили вдвоем. Не «работали», не «переживали трудные времена», а именно «жили». Как жили эти несколько дней.

Еще здесь была только одна кровать...

На подъездах к домику Шульдих на всякий случай просканировал окрестности на предмет любопытной дамочки из соседнего домика, выскользнул из машины и под прикрытием роскошной, растущей почти у самой двери ели метнулся к двери.

Брэд заглушил двигатель, в полной темноте закрыл машину и, чуть оскальзываясь на обледенелой дорожке, преодолел расстояние по двери. Шульдих похлопал себя по бокам и чуть попрыгал:

– Я сейчас инеем покроюсь...

Брэд состроил презрительную мину и отпер дверь.

Электричество включать не стали. В неверном свете луны Шульдих видел, как Брэд снял с себя пальто и направился в сторону ванной комнаты. Он проводил его задумчивым взглядом и расстегнул молнию на пуховике. За пуховиком последовала кобура и тяжелые ботинки. Скользя носками по деревянному полу, он добрался до кресла и упал в него, дожидаясь, когда Брэд закончит свои дела. Он откинулся на спинку и тяжело задумался, что же могло ни с того ни с сего так расстроить Кроуфорда. В том, что Кроуфорд был расстроен, он не сомневался.

Это не проявлялось так же бурно, как, например, он сам выражал свои чувства. Мимолетный жест, едва уловимая гримаса – за много лет, даже при условии, что не читал его мысли, Шульдих научился практически безошибочно угадывать настроение партнера. Однако, именно сейчас для этого не было объективных причин. Если только не...

В дверь настойчиво постучали.

Шульдих от неожиданности подскочил, тихо выматерился и кинулся к своим вещам. Нежданный гость – та самая дурная соседка – продолжал беспардонно барабанить в дверь.

На подходе к лестнице наверх он врезался в Брэда.

– Какого черта ты не «услышал» ее приближение?! – прошипел Кроуфорд ему на ухо, одной рукой преграждая путь к лестнице.

– Я задумался, – в том же тоне ответил рыжий. – Кто знал, что она припрется сюда ночью?!

– Ладно, – Кроуфорд с явным трудом обуздал гнев и шагнул в сторону. – Оружие забрал?

Немец кивнул, в три шага взлетел на лестницу и бесшумно опустился на пол.

Внизу, нарочито издавая побольше шума, Брэд пересек комнату, включил свет и открыл ей дверь.

Женщина, пьяно пошатнувшись, улыбнулась от уха до уха и заявила:

– О! Я так и не знала, что вы не спите! Как чудесно! Я ваша соседка, миссис Никсон, Виктория, помните? Вы же не оставите прекрасную даму на пороге, правда?!

Брэд преградил ей путь:

– Прошу прощения, миссис Никсон...

– Виктория, – перебила его женщина.

– ...ммххмм... Виктория, еще раз извините, но в действительности я уже спал. На дворе четыре часа ночи. Да и вы должны бы спать дома, рядом с мужем.

– С Руди?! – женщина наморщила носик. – Руди напился так, что не проснется до следующего вечера! А вот вы... вы тут совсем один... – она выдала крайне нелепую в пьяном виде пародию на обольстительную улыбку и с многозначительным видом потянула Брэда за верхнюю пуговицу рубашки. – Я могла бы составить вам компанию...

Шульдиха наверху передернуло от отвращения.

– Я не думаю, что это хорошая идея, миссис Никсон, Виктория, – Брэд мягко убрал ее руку со своей груди. – Сегодня Рождество – праздник, который вы должны провести со своими любимыми. Возвращайтесь к супругу, Виктория.

Женщина ухмыльнулась.

– Руди давно уже перестал выполнять свои «супружеские» обязанности... ммм... жеребец... – явно не смутившись реакцией Брэда, Виктория Никсон, в девичестве Тойнби, чуть опустила изящную ручку и недвусмысленно погладила Брэду пах.

«Шульдих!!! – дошел до немца мысленный вопль Кроуфорда. – Сделай что-нибудь!!!»

«Еще чего! – фыркнул немец. – Ты у нас тут «жеребец», сам и разбирайся!»

Ответные мысли Брэда были нецензурными. Недолго думая, он тюкнул дамочку по шее ребром ладони и легко подхватил на руки.

«Сиди тихо, следи за окрестностями, я сейчас вернусь», – передал он Шульдиху и вынес Викторию наружу.

«И куда он поперся в одной рубашке?» – подумалось немцу. Он встал, свалил куртку и ботинки на пол, кинул сверху кобуру с пистолетом и рассеянно уставился на заправленную кровать. Так вот что беспокоило Кроуфорда... Рождество...

Рождество! Как он мог забыть?! Праздник, недоступный для воспитанников лагеря так же, как недоступен был край мира Александру Великому! Праздник, о котором сам Шульдих не вспоминал, если не находил упоминания в чьей-либо памяти. Рождество... Именно сегодня, именно здесь, именно сейчас... Да, окружающий мир действительно охватила лихорадка Рождества, он вспомнил людей в городе, но Брэд... чтобы Брэд думал о Рождестве?! И так... «Рождество – праздник, который вы должны провести со своими любимыми»...

Немец возвел очи горе и вздохнул. Видимо, он знал Кроуфорда не так уж хорошо...

Дверь внизу хлопнула.

– Куда ты ее дел? – крикнул Шульдих вниз.

– Отнес до дома, – ответил Брэд. – И не ори, мало ли кто еще тут шляется по ночам! – последнюю фразу он выдал уже наверху, включая свет, и, все еще подрагивая о холода, опустился на кровать. – Всё, меня всё и все достали! Я спать. Тебе тоже рекомендую.

Немец наконец перестал моргать.

– А свет-то зачем тогда было включать?! – возмутился он.

Брэд буркнул и начал расстегивать рубашку.

Шульдих пожал плечами, отвернулся и выключил свет. По шороху он определил, что Брэд стянул с себя брюки и забрался под одеяло. Почему-то сам он медлил...

– Брэд... – в конце-концов позвал он, замерев на стадии расстегивания ширинки.

– Что? – недовольно донеслось с кровати.

– Тебе одиноко?

– Что?! – недоверчиво переспросил Брэд, переворачиваясь на спину. – С чего ты взял?!

– Ты думаешь об этом уже два часа, Кроуфорд, – надувшись, как ребенок, ответил вполне уже себе взрослый двадцатипятилетний немец, зовущий себя Шульдихом. – Почему ты не поимел эту дурочку?

– Я на женщин не бросаюсь, в отличие от некоторых! – последовал язвительный ответ. – Кончай говорить ерунду и ложись спать! Завтра мы улетаем во Францию.

– Да... – нерешительно протянул немец. – Знаю... – он стянул джинсы, носки и застыл...

«Рождество...»

«Рождество – праздник, который вы должны провести со своими любимыми...»

– Кроуфорд... – позвал он снова.

– Боже... – простонал Брэд и резко сел, намереваясь разобраться с этим раз и навсегда любым способом.

Немец стоял посреди комнаты, зябко обнимая себя за плечи. Лунный свет, льющийся из крохотного окна, робко гладил его длинное тренированное тело, с гордостью прохаживался по мощным бицепсам и тонким пальцам, высвечивал нереальным светом длинные волосы...

Шульдих выглядел как никогда беззащитно.

– Кроуфорд... – повторил он тише. – Мне тоже одиноко...

Слова рухнули на голову Брэду, как кирпич с пятого этажа. Не совсем въезжая в смысл, Брэд оторопело уставился на то, как Шульдих двинулся с места. Сначала робко, потом решительно, сначала босыми ногами по полу, после – на коленях по кровати, все ближе и ближе, пока Кроуфорд неожиданно не почувствовал контакт его кожи со своей.

Сверкая глазами на расстоянии менее тридцати сантиметров от глаз Брэда, Шульдих осторожно оседлал его бедра и остановился.

– Можно сделать так, что одиноко не будет, Брэд.

Кроуфорд в изумлении уставился на него. «Вот это новости!» – подумалось ему. Вот так странность, считать человека самым знакомым и близким в своей жизни – и пропустить такие подробности! Или он сошел с ума, или Шульдих только что предложил ему заняться с ним сексом!

– Не сексом, – мягко поправил его телепат. – Любовью, Брэд... – он неожиданно искренне улыбнулся и мысленно добавил: «Самый знакомый и близкий...» Спасибо. Ты мог бы сказать это и раньше!»

– Мог, но не должен был, – автоматически выдал Брэд, но в этот момент губы Шульдиха накрыли его рот, и окружающий мир окончательно скрылся за пеленой его волос.

Брэд замер, прислушиваясь к ощущениям... Шульдих был горячим, его тело, его мысленное присутствие – все это было таким знакомым... Он поднял руки и нерешительно обнял немца за талию. В самом деле, что плохого в том, чтобы забыть об одиночестве?

«Самый знакомый и близкий...» – снова мысленно мурлыкнул Шульдих.

«Не сексом. Любовью», – улыбнулся ему Брэд, сделал поцелуй жестче, перевернулся и подмял партнера под себя...

А небесах, под мелодичный перезвон колокольчиков, старый Санта вычеркнул две строчки из длинного списка «Заветные желания»...

Хэппи Энд. :))

Подпись автора

Член Клуба [Яой]

0

6

Защитник
Автор (C)(ы):      Yohji Kudou aka Alanis
Фэндом:   Weiss Kreuz
Рейтинг:   PG-13
Комментарии:
Герои: Кроуфорд/Ёджи, точка зрения Ёджи
Комментарии автора: Кроуфорд в опасности. Ему нужен защитник, почти телохранитель, не обладающий паранормальными способностями. Вариации на тему событий между Капителем и Глюэном.

Свернутый текст

Первый раз я видел Кроуфорда спящим. Первый раз за все время, которое мне пришлось провести рядом с ним. Охраняя его, защищая его – самым примитивным образом, всего лишь используя любимое оружие и способности выследить врага. И, тем не менее, я защищал его от смертельной опасности – а это уже о чем-то говорит.

Кроуфорд спал, грудь медленно поднималась и опускалась, а я сидел рядом и смотрел на него. Закурить или не стоит? Помешает ли это его сну, и так редкому в последние недели, или нет?

Я подождал еще немного. Час ночи. Я решился.

Слишком громкий для ночной тишины вскрик зажигалки – лишь секунда, затяжка и дым. В тот же момент Кроуфорд повернулся ко мне лицом, и я думал, что сейчас он проснется и попросит сигарету, но нет – он лишь вдыхал дым. Наверное, для него было более чем странно спать без картин из будущего, а видеть лишь обычные сны. Видимо, ему просто снилось, что он курит.

Его квартира в центре Токио, как ни странно, была словно звуконепроницаемой: автомобили гудели на дорогах, шумели прохожие, даже звон капель дождя не доносился из-за окон. Ничто не мешало спокойно спать, читать, разговаривать, смотреть телевизор... За последние месяцы мы говорили о многом: от музыки до социальных проблем в странах третьего мира. Если бы кто сказал мне год назад, что я буду горячо спорить с командиром Шварц о том, какая пицца вкуснее, я бы рассмеялся в лицо. Еще одна заметка в памяти: никогда не загадывай, что ждет тебя в будущем, если ты – не Оракул.

Я отвлекся от пролетающих мимо мыслей еще раз: нога Кроуфорда, согнутая в колене, коснулась моей и осталась так, опираясь. Чуть приоткрытые полные губы вдыхали ночной воздух, едва тянущийся из раскрытой двери балкона. Во сне он казался безмятежным и спокойным, хотя я был уверен, что разбуди я его сейчас, он бы спокойно открыл глаза и обычным тоном своего глубокого голоса спросил: «В чем дело, Ёджи? Ты что-то слышал?»

Ночь текла и текла, и я зачитался книгой из библиотеки Кроуфорда. Так тишина не казалось опасной. Я снова закурил.

* * *

Все началось через полгода после падения Эстет, через неделю после дня рождения Оми, когда Бирман снова зашла в наш магазин.

Сначала я не узнал ее: она покрасилась в буро-каштановый и отрастила волосы, теперь она укладывала их в причудливый узел, который спускался на шею слева.

«Добро пожаловать в Конеко! К какому случаю подобрать букет?» – спросил я, облокачиваясь на кассу и одновременно оценивая внешние данные потенциальной покупательницы. Возможно, мне придется доставить цветы прямо ей домой, а если повезет, то я уже буду не на работе.

Кен с любопытством выглянул из-за череды полок с горшками: в это время дня в магазин редко заглядывали покупатели.

«Добрый день, Ёджи». Она подняла на меня глаза и улыбнулась. «Я по делу к Мамору Такатори».

Через десять минут на двери магазина висела табличка «Закрыто», а мы, как когда-то давно, собрались в подвальной комнате. Айя холодно смотрел на Бирман из угла, мы с Кеном устроились на диване, а Оми сидел на стуле слева от Кена. Из его широко открытых голубых глаз сияло непонимание происходящего.

Бирман встала перед столом, на котором раньше стоял знакомый нам до боли экран.

«Мамору, – обратилась она к Оми, – ты знаешь, что твой отец занимал высокое положение в организации «Критикер»?»

Оми вздрогнул при звуке своего настоящего имени. Он не любил его, и за дело.

«Мой отец? Рейджи Такатори? Он же сотрудничал с Эстет!»

Бирман покачала головой.

«Пришло время открыть тебе правду. Твоим отцом был тот, кого ты до сих пор считал своим дядей».

«Шуичи Такатори?!» – одновременно я, Кен и Оми уставились на Бирман круглыми глазами. Она лишь кивнула. Айя ничего не сказал, по обыкновению спрятав удивление за ледяной маской.

«Эстет возобновили деятельность в Германии, – продолжала Бирман. – Но они уже начинают разрабатывать планы относительно Токио, возможно, есть определенные отрасли и дочерние компании, о которых нам пока не известно. Их взгляды, руководство и средства несколько изменились. С этим я познакомлю вас подробнее, но позже. Пока мы обладаем крайне скудной информацией, но нам необходим тот, кто заменит Шуичи Такатори на посту и возглавит Вайс. Нам нужен такой человек, поскольку Критикер испытывают недостаток в проверенных сотрудниках после кризиса, случившегося полгода назад. А по наследству этот пост переходит к вам, Такатори-сан, по достижении совершеннолетия. Так гласит завещание вашего отца». Она выразительно посмотрела на Оми, выделяя обращение к нему на «вы».

Оми сидел не в состоянии что-либо ответить.

«По достижении восемнадцати лет ваше наследство и ваши права вступают в силу, – добавила она. – Помимо места, которое занимал ваш отец, а после – его заместитель, вы получаете его деньги, возможность продвигаться по карьерной лестнице, многое, очень многое. Вам стоит съездить со мной в Ваш будущий офис».

Личико Оми светилось многогранными и разнообразными эмоциями. Я представил, что он может чувствовать, и не смог, я сам пребывал в шоке и, игнорируя взгляд Айи, чиркнул зажигалкой. Внезапно вспомнилась счастливая улыбка Оми, когда он задувал восемнадцать свечей на праздничном торте...

* * *

Если бы у меня был выбор, я бы ушел из Вайс. Меня тяготила обстановка в команде, меня раздражала Бирман и ее комментарии о заданиях, меня раздражала пылкая горячность Кена, готовность и собранность Айи – вот уж на его счет я очень сомневался. В конце концов, Айя-тян, ее благополучие должны были стоять на первом месте, а он без колебаний вернулся в команду. Но больше всего меня бесило то, что магазин пришлось оставить на попечении Айи-тян и Сакуры. Это решилось каким-то странным образом. Бирман объяснила это тем, что за Конеко может установиться наблюдение, а если шпионы Эстет обнаружат там совершенно новых людей, это отведет от Вайс подозрения.

В результате мы переехали в какую-то новостройку в обычном районе, на обычной улице... Теперь мы ничем не занимались, и нам не разрешалось устроиться на другую работу, если этого не требовало расследование. Теперь у нас не было прикрытия. Зато, конечно, существенно увеличилась заработная плата, а это позволило мне практически ни в чем себе не отказывать, но и раньше жилось неплохо. Что было хуже всего – я просто плыл по течению.

Наиболее разительной была перемена, произошедшая в Оми. Он никогда не присутствовал на объявлении заданий, и мы не знали, в чем конкретно заключался пост его отца в Критикер, помимо нашего босса. Однако уже через два месяца он просил называть себя не иначе, как Мамору, а еще через месяц мы узнали, что теперь он был нашим Персией, что его силуэт мы видели на широком экране в полутемной комнате...

Все произошло слишком быстро. Слишком быстро, чтобы кто-то из нас попробовал возразить или найти причины своего ухода из команды. А если кто и думал об этом, кроме меня, будь то Кен или Айя, в чем я очень сомневаюсь, им было просто лень заботиться об этом. Слишком крепко мы стали повязаны со всей этой чередой миссий, убийств, борьбы, ночных слежек... Нам некуда было идти.

Из-за того, что мы не работали, днем каждый маялся от безделья. Если Кен мог просто пойти играть в футбол с местными ребятами, а Айя – целыми днями ухаживать за комнатными розами, которые он перенес-таки из Конеко в новую квартиру, то я абсолютно умирал.

Я нашел себе постоянную девушку, но вскоре мне наскучили ее притязания, и я вернулся к привычному клубному образу жизни. Но днем клубы закрыты, народ на работе... Я занимался ранее не свойственными мне вещами: часами напролет читал, вспоминал навыки рисования – заниматься художествами я перестал лет в семнадцать. Как ни странно, вспомнил я быстро, видимо, как говорится, талант не пропьешь. Вскоре у меня вошло в привычку рисовать всех моих девушек, картины из прочитанных книг, сцены ночной жизни Токио; часто я изображал Конеко и его повседневную жизнь: Айю, хмуро поливающего цветы, Оми у прилавка, Кена с горшками, который сновал между полками и гремел инструментами, как слон в посудной лавке. Моя комната превратилась в натюрморт из карандашей, бумаги, пепельниц и красок.

Той самой ночью, когда я полностью осознал бессмысленность и тупиковость того, как текла моя жизнь, я рисовал Аску. Она парила среди облаков с флейтой у губ, нимбом над головой и крыльями ангела за спиной, а я стоял внизу на земле, протянув к ней руки... Дорисовав карандашный вариант, я устроил перекур и вышел на балкон.

Ветер был полон летней свежести, какая бывает только в звездную ночь. Тучи даже не пытались скрыть растущую луну, и она светила прямо на меня своим бледным, чарующим светом, и хотелось протянуть к ней руки, как к Аске на моей картине, и крикнуть громко, очень громко, перебудив соседей: «Возьми меня с собой!»

Не люблю курить летом на улице. Жара, постоянно донимающая меня, мешает нормально вдыхать и выдыхать дым, а иногда, когда воздух просто стоит, не двигаясь, на месте, дыма и вовсе почти не видно – он застывает и растворяется в жарком воздухе.

Но ночью – совсем другое дело. Ночь – мое время. Возможно, недаром нас называют кличками кошек – в темноте мои глаза становятся совсем темными, от зеленого больше в карий, и я вижу и слышу все, как кот, гуляющий по крышам год напролет. А если учесть, что я в таком случае получаюсь мартовским котом, вполне логично отметить мое пристрастие к симпатичным кошечкам... Забавно, чертовски забавно.

Стоя на балконе, я думал об Аске, о работе детективом, о художественной школе и моей любимой учительнице рисования, о миссиях, о жизни и смерти. Перебирая в уме все, что я знал о Критикер и Эстет, напросился сам собой некий вывод: мы – пешки. Лишь пешки в борьбе двух организаций, в борьбе непонятно зачем и непонятно за что – мы не знали об этом, потому что такой конфиденциальной информацией нас не снабжали.

Мы – не первые и не единственные, растянутые между современным вариантом борьбы «добра» со «злом», и еще не ясно, кто мы – Свет или Тьма.

Я знал Шварц. Я видел их за работой. У них были боссы, и они служили Эстет. Но что-то подсказывало мне, что в первую очередь все четверо, даже безумец Фарфарелло, преследовали свои собственные цели. Да черт возьми, при чем тут Шварц! Каждый человек, зарабатывающий себе на жизнь – не важно, каким способом, – сам выбирает себе тот путь, по которому пойти выгоднее, удобней, легче. Мы же просто катились по конвейеру наемных убийц, место для замены которых всегда отыщется. Мы даже толком не представляли, на кого работаем. На малыша Оми, только закончившего школу? С таким упоением искал он в Интернете подходящий колледж еще три месяца назад. А где он теперь? Я вижу-то его раз в неделю, если не считать периодических появлений его затемненного лица на экране.

Думая об Айе, я вспоминаю лидера Шварц – Брэда Кроуфорда – и невольно сравниваю двух командиров. Разные методы, разные цели, разные люди. Подумалось: а уважаю ли я Рана Фуджимию? Несомненно, я ценю его как командира, как человека с железной силой воли, но понимает ли он, куда нас ведет? Раньше у него была своя цель – месть за семью. Но теперь-то у него есть Айя-тян. Он мог бы обеспечивать свою сестру и другими способами, работая хоть в том же цветочном магазине, раз он так любит ухаживать за растениями. Если бы узнать, что у него на самом деле в голове, у этого «ледяного командира»...

Кен лишь следует его слову, возможно, по привычке, а возможно, потому, что это ему по душе. Сейчас у него много свободного времени днем, чтобы заниматься любимым хобби. Ему повезло в этом... Но не повезло в другом: «добро» для него, так называемый «свет» – это именно то, что мы делаем, так сказать, «разборки с плохими парнями». Хотя это лишь мое мнение. В некотором роде я даже завидую Кену: для него нет полуграней, нет серого цвета, а когда точно знаешь, за что борешься, всегда четко идешь к цели, не сбиваясь, чтобы подумать и взвесить происходящее.

Оми... Мне жаль мальчишку, которого с детства подписали убивать людей. Если бы он только мог отделаться от чувства семейного долга, которое и заставляло его идти вперед, пробиваться вверх по карьерной лестнице, завещанной отцом. Он мог бы быть обычным подростком, а позже – мужчиной, и мог бы жить спокойной, более-менее размеренной жизнью и получать от нее удовольствие. Но, черт возьми, родителей-то не выбирают...

В ту секунду мне казалось, что я из совершенно другого мира, что сейчас я вижу действительность под тем единственно правильным углом, под каким ни один из Вайс ее не видит и не увидит никогда. Захотелось уйти прямо сейчас, только вот куда? Куда мне идти теперь? Я ведь тоже привязан к этому образу жизни, привязан к звону сияющей проволоки, к адреналину, бушующему в венах в момент погони за жертвой. Мне некуда идти.

Я посмотрел на часы. Три ночи. Все спят. Весь Токио (ну, благоразумная часть Токио) лежит по кроватям и видит десятый сон. Или испытывает третий оргазм.

Тогда, закуривая вторую сигарету из третьей по счету пачки, я не мог и предположить, что вскоре мне представится выбор. Что мои мысли были услышаны и переданы. Что у меня будет новое задание, отличное от всех, ранее мною выполненных.

* * *

В погоне за очередной жертвой я оказался в незнакомом мне переулке. Казалось бы, этот район я изучил наизусть, но, как оказалось, были еще скрытые улочки, в которых не валялся мой окурок. Что ж, это-то как раз легко исправимо.

Закуривая, я прислушался. Где-то наверху плачет ребенок, чуть ниже работает телевизор. Ночь все-таки – не такое уж тихое время суток, как кажется стандартному обывателю.

Никаких сверхъестественных звуков вроде шороха вынимаемой из ножен катаны или выстрела. Только плач ребенка и пиканье на канале, где окончилась последняя передача.

Я вздохнул, вспомнив о девушке по имени Рэйко, с которой я познакомился вчера в кафе. Завтра я назначил ей свидание, пообещав сводить в новый кинотеатр на новый фильм, хотя теперь не мог даже вспомнить, как он называется. Рэйко благосклонно отнеслась к предложению подбросить ее до дома, и всю поездку мне не давала покоя ее короткая прямая юбка, под которой скрывались точеные бедра. Возможно, завтра...

Я не успел додумать, потому что из-за поворота раздался выстрел. И, как следствие, голос Айи по рации скомандовал мне проверить, в чем дело.

Я выглянул из-за угла и в свете фонарей увидел невероятное. Лидер Шварц, которого я никогда в жизни больше не ожидал увидеть, и странного вида человек в сером пальто стояли на расстоянии пяти метров друг от друга и держали друг друга на прицеле.

Внезапно голос Айи коротко сообщил, что жертва убита и мы уходим. Я, не думая, сказал, чтобы отправлялись, потому что я достаточно далеко, и что увидимся дома. Значит, ожидаемая перестрелка и Кроуфорд никак не связаны с нашей сегодняшней миссией. Но раз тут Кроуфорд, значит, рядом наверняка ошиваются и другие Шварцы.

Припоминая последний раз, когда я их видел, я понял, что именно они убили одного из лидеров Эстет. Значит, вряд ли после такого они снова будут работать на них. Банальная логика, в школе учили, а потом в работе пригодилось, и не раз. Я редко ошибался в выводах.

Любопытство, мать его, заставило меня остаться на месте и продолжить наблюдение. Моя машина все равно припаркована за углом, и я был заперт в этом тупике. Оставалось лишь ждать.

Несколько секунд Кроуфорд и его противник оставались недвижимы. Потом рывок – два выстрела, два легких хлопка глушителя прозвучали одновременно. Кроуфорд увернулся как раз вовремя и, хватаясь за левое бедро, прислонился к стене; его противник упал замертво.

Командир Шварц явно был ранен, хотя и не очень серьезно – в ногу, но идти вряд ли мог: наверняка задета мышца, а от болевого шока он мог потерять сознание. Минуту я колебался, а потом приблизился. Тишина обволокла переулок, смолк детский плач в высотке справа от меня, выключили пикающий телевизор. Подходя к стене, на которую опирался Кроуфорд, я отчетливо слышал его сбитое дыхание.

Почему он один? Что он делает здесь и с кем стрелялся? Любопытство окончательно победило опасения, и я подошел вплотную и наклонился над ним.

«Ни с места», – вдруг четко произнес он и прижал дуло пистолета к моей груди. Его глаза были прикрыты, и видно было, что если он откроет их, то с большим трудом.

Я стоял на месте, ничего не предпринимая, и не знал, что сказать. Он открыл глаза.

«Кудо?» – казалось, он был слегка удивлен, но не настолько, чтобы потерять самообладание.

Судя по нашим стычкам в прошлом, Кроуфорд был боевой машиной, совершенно пуленепробиваемым человеком. Просто потому, что каждую пулю он видел наперед, каждое движение противника было для него предсказуемо, а если учесть, что он кулаками отбивал удары моей проволоки, то странно было видеть его теперь раненым, почти что беспомощным. Конечно, пистолет, нацеленный прямо мне в сердце, не считается. Подумаешь, пустяки какие.

«Не думал, что ты появишься именно сейчас, котенок из Вайс», – чуть более хрипло добавил он и опустил пистолет. «Отвези меня», – сказал он и назвал адрес. Сжав мою руку, он встал. Черт, любой другой потерял бы сознание. «Как только окажемся в машине, перевяжи мне чем-нибудь рану. Я могу вырубиться. Быстрее же!»

* * *

Я как мог обвязал его рану его же рубашкой и привез по названному адресу. Это оказалась квартира в центре, не так далеко от того переулка, в котором состоялась перестрелка. Кроуфорд всю дорогу сидел с закрытыми глазами, молча, и я думал, что он без сознания, но как только я остановил машину у подъезда, он протянул мне ключ.

Через полчаса он уже сидел в кресле, смотрел на меня своими пронзительными карими глазами и чуть улыбался.

Странная вещь – человеческая улыбка. Тебе кажется, что улыбаются люди тогда, когда они счастливы, когда им весело, когда они хорошо к тебе относятся или доверяют, хотят показать свое расположение или скрыть неприятное впечатление. Улыбка может быть лживой, может быть самодовольной, может быть открытой и ласковой. Она может украсить лицо и исказить его до невозможности.

Но улыбку Кроуфорда нельзя сравнить ни с чем. Это – улыбко-ухмылка, но ни то, ни другое. Его лицо становится милым и доброжелательным, когда он так улыбается, но чуть губы поменяют положение, пусть лишь на миллиметр, и перед вами уже сам Дьявол. Чертовски красит она его, эта улыбка, и каждый раз, когда я ее вижу, меня мучает мысль: смог бы я ее нарисовать именно так, как она выглядит сейчас, в эту самую секунду?..

«Спасибо, Кудо. Подожди задавать вопросы, сначала свари кофе. Левая полка от двери. Там же лежит корица. Добавь две чайных ложки. Чашки найдешь у мойки. А еще принеси мне обезболивающее из шкафчика над плитой».

Это его особенность – говорить все так, что даже мысли возразить не возникает? Или это просто потому, что он был ранен? Так или иначе, я, не говоря ни слова, снова сделал так, как он сказал. К тому же мне самому чертовски хотелось кофе.

Когда чашки были наполовину выпиты, мы оба закурили.

«Кроуфорд, а теперь отвечай. Что ты здесь делаешь? С кем ты стрелялся? Где Шварц?»

Я не чувствовал себя в опасности. Наоборот, развалившись в мягком кресле после беготни по ночным улицам, я успокоился и даже не думал о том, что может ждать меня здесь, наедине с Брэдом Кроуфордом. А любопытство, судя по всему, сегодня ночью решило поиграть со мной в русскую рулетку. Иначе и не скажешь.

Он улыбнулся шире. В расстегнутой белой рубашке и одних трусах, с перебинтованной ногой от бедра до колена, он выглядел совершенно домашним и мирным. Я подметил, что мы носим трусы одной и той же фирмы. Что поделать, есть у меня потребность в дорогом нижнем белье – полжизни я провожу в постели. Должен же я быть подготовлен к любому чрезвычайному происшествию!

Судя по всему, он заметил, как я смотрел на его трусы, и когда я поднял глаза, подмигнул мне. Чего?.. Что за голубые шутки?..

И все же я не мог оторвать глаз от тела Брэда. Это такой тип – Американский Мужчина, или только Кроуфорд производил впечатление человека, регулярно посещающего спортклубы?

Домашний Кроуфорд. Ассоциации с рыжим свитером Айи или перепачканной в земле футболкой Кена. Однако его дом олицетворял характер хозяина, так же как и одежда, в которой он сейчас был. Картину дополняли спадающие на лоб черные волосы, растрепанные и мягкие, слегка отросшие, как будто он давно не был в парикмахерской. Захотелось одновременно и пригладить их, и растрепать еще сильнее.

«Все по порядку, Кудо. Самый простой вопрос и самый глупый, естественно. Что я тут делаю? Я тут живу. А теперь к делу. Во-первых, спасибо, что подвез. Я был не в состоянии вести машину. Во-вторых, спасибо за кофе, ты неплохо его варишь. А в-третьих, ответы на заданные тобой вопросы тебя не касаются, разве что ты примешь одно мое предложение».

Я удивленно наблюдал за ним, покусывая фильтр очередной сигареты. Я здесь всего час, и мне уже два раза хотелось нарисовать его лицо, разные его выражения. Сейчас на него светила настольная лампа, глаза были слегка прикрыты, а улыбка переросла в задумчивую ухмылку.

«Я знаю, что ты гораздо больше понимаешь о том, что ты делаешь, чем остальные Вайс. И дело не в банальных размышлениях о борьбе добра и зла, – хмыкнул он насмешливо, – а в том, что твои выводы в конечном счете верны: твоя работа не приносит тебе ни выгоды, ни удовлетворения. Ты больше не видишь четкой цели. Тебя тяготят перемены в тех, кого ты считал не коллегами, но друзьями, даже братьями. Ты хочешь уйти».

«Шульдих! Это был он, верно?» – внезапное озарение. Конечно же. Кто в Шварц телепат? Кто еще мог передать Кроуфорду мои мысли, кроме как не его верный рыжий демон?

Я вгляделся в лицо Кроуфорда. Теперь мне не казалась абсурдной мысль о «предательстве», об «измене» своей команде; я хотел знать все возможности, все пути, прежде чем сделать окончательный выбор. Но какой выбор мог предложить мне Брэд Кроуфорд? Уйти работать в Шварц? Чепуха. Работать прямо на него? Но зачем я мог быть ему нужен? Интуиция подсказывала, что явно не как шпион в стане врага. Ему нечего предложить мне взамен. Я не променяю одно зло на другое, и он должен это понимать.

Кроуфорд кивнул с выражением лица, которое отчетливо говорило: «Конечно, Шульдих. Идиоту понятно». От него исходило какое-то странное тепло, какого я не чувствовал последние месяцы среди своих. Наверное, дело было в сигаретах, в кофе, в сумерках и в том, что мы сидели близко друг от друга, а это располагало к доверию. С Кеном и Айей я почти не проводил время – слишком разными были наши представления о ничегонеделании. Точнее, у Айи его вообще не было.

«Я думаю, нет смысла скрывать причины того, что я делаю тебе подобное предложение. Если ты согласишься уйти из Вайс ко мне, ты имеешь право знать, чем ты будешь заниматься и почему. Я предлагаю тебе охранять меня».

Вот этого я совершенно не ожидал. Охранять Кроуфорда? Зачем? Непобедимый лидер Шварц, нуждающийся в охране, тем более моей, – звучит само по себе абсурдно.

«От кого защищать? Судя по нашим предыдущим столкновениям, ты не нуждаешься в защите от кого-либо, даже от лидеров Эстет».

«Спасибо за комплимент, Кудо. Довольно странно слышать это от одного из Вайс, но, тем не менее, я весьма польщен. Со временем я объясню тебе все детали, а пока расскажу тебе ровно столько, сколько необходимо для принятия решения».

«Я тебя слушаю».

Мысли сбивались в туманные догадки. Еще сигарета. Хорошо, когда есть с кем покурить. Я люблю сидеть в уютной комнате с чашкой кофе в руке и сигаретой во рту, разговаривая о всякой чепухе. Только вот возможность такая представляется редко: друзей по старой работе я не видел уже три года, Айя и Кен – не лучшие собеседники, особенно в такой атмосфере, а с девушками не поговоришь на некоторые темы. Однако вряд ли то, о чем мы говорили сейчас с Кроуфордом, можно было назвать приятной темой. Может, для него она таковой и была, но для меня пока являлась неясной и слегка волнующей.

«Итак, о Шварц. Фарфарелло погиб четыре месяца назад. Шульдих вчера отбыл в Германию по моему поручению, а Наги работает там уже несколько недель. Я оставался в Японии, распутывая некоторые узлы и завершая дела. Как ты наверняка уже догадался, мы работаем против Эстет, поскольку их развитие для нас крайне невыгодно. Причем и они не забывают о том, что потеряли. А потеряли они нас – самую сильную команду паранормов, когда-либо работавших на Эстет.

Сейчас они создали команду, которая в состоянии блокировать способности паранормов, даже самых сильных: мои, Шульдиха и Наги. Собственно, эта команда и рассчитана на то, чтобы лишить нас способностей, выследить и уничтожить. Команда называется «РозенКройц», и они сделаны буквально по нашему образу и подобию. Что-то подсказывает мне, что это – не последнее поколение подобных существ. Другое дело, что эти существа ориентированы лишь на людей с паранормальными способностями и их собственные свойства не действуют на тех, кто таковыми не обладает. Для обычного человека, владеющего оружием – тебя, например, – они не будут противниками серьезнее, чем среднестатистический нарушитель закона.

Твоей задачей будет сообщать мне об их приближении. Ты будешь моим ясновидением. Моим хрустальным шаром. Если хочешь, чем-то вроде моего телохранителя».

Кроуфорд замолчал, наблюдая за моей реакцией. Я лишь молча курил, пытаясь переварить информацию. Пока что в голове были лишь две мысли: эта работа мало чем отличается от работы в Вайс, только вот я знаю все, что мне нужно делать, зачем и какие интересы я преследую. Чьи интересы я преследую. И второе – Шварц и Вайс теперь – практически союзники. А еще... Мне льстило, что Кроуфорд сделал это предложение именно мне. Что он не нанял какого-нибудь обычного вышибалу.

С другой стороны, это как раз казалось наиболее логичным: я знал о деятельности Эстет, а никто из Вайс не пожелал бы даже выслушать Кроуфорда, а просто с криком «Шварц!!!» бросился бы в атаку. К тому же, раз мы будем преследовать одни и те же цели, это не будет предательством... Я лишь сделал шаг вперед, лишь осознал, что работать на Кроуфорда лучше, чем на организацию, которой я отдавал все свои силы в течение трех с лишним лет, но о которой так ничего и не узнал. Глупо было бы теперь поворачивать назад. Мне не хотелось назад.

«Я согласен».

Кроуфорд лишь улыбнулся, в очередной раз просясь на бумагу.

* * *

Сейчас ночью, когда я вновь перебирал в уме события прошлых трех месяцев, я смотрел на Кроуфорда совершенно другими глазами. Он казался опасным, как лезвие ножа, – чуть к краю, и оно разрежет тебя на куски. Но в то же время в его чертах, в том, как он обращался с оружием, в том, как жесток был с врагами, была некоторая совершенно неуловимая красота, которая гипнотизировала и одновременно заставляла собраться и действовать.

За это время я неоднократно отражал атаки «РозенКройц», которые и правда представляли собой что-то вроде «улучшенных» Шварц. Но Эстет не учли стороннего вмешательства в дела Кроуфорда и его команды...

А еще я скрывался от своих. Кроуфорд помогал мне в этом и, надо сказать, весьма преуспел. Во-первых, я жил у него. Во-вторых, практически перестал ходить в клубы. Все больше вечеров я проводил вместе с Брэдом. Мы курили, смотрели телевизор, разговаривали, разговаривали бесконечно о разных вещах. Часто он обнимал меня за плечи или за талию, но я старался не придавать этому значения.

За эти три месяца Кроуфорд заслужил мое уважение; я уважал его и любовался им одновременно. В нем сочеталась угроза и тепло, он вызывал благоговение и восхищение, а еще когда я узнал его ближе, мне казалось, что он за три месяца стал мне роднее, чем Кен или Айя за три года.

Я нарисовал его снова и положил портрет между книгами. Спящий Кроуфорд. Я, улыбаясь, смотрел, как он дышит, и даже во сне он не терял той блистательной угрозы, той страстной, притягательной опасности, которая бессменной аурой окружала его.

Этой ночью я остался у его постели, потому что вчера, пока нас не было в квартире, сюда вламывались агенты «РозенКройц». Я мог бы и поспать, но в сон не клонило, и я просто любовался Кроуфордом, как никогда не любовался ни одной девушкой в моей жизни, даже Аской, – просто это нечто совершенно другое. Это чувство было отлично от всего, что я раньше испытывал по отношению к людям обоих полов, оно располагалось выше полов, а Кроуфорд был самым необыкновенным сокровищем, какое мне приходилось охранять.

Утро забрезжило на горизонте, и Брэд снова шевельнулся во сне. Я лег рядом с ним. Наши лица были лишь в паре сантиметров друг от друга, я чувствовал, как его дыхание смешивается с моим, и у меня закружилась голова. Первый раз я заметил, что он действительно безумно красив внешне, особенно когда на лице не отражаются ни мысли, ни ощущения, когда он не улыбается своей задумчиво-ироничной улыбкой, когда глаза закрыты и не блестят угрозой. Может, оттого, что Брэд был почти лишен способности предвидеть, а может, потому, что я узнал его как человека, а не боевую машину, я чувствовал себя сильнее него, и желание защищать приобрело какой-то другой оттенок.

Судя по всему, сегодня атака не ожидается, подумал я, накрываясь простыней. Будет неплохо немного поспать рядом с Брэдом, подумал я, придвигаясь ближе. От него исходило тепло, и я понял, что слегка замерз: начиналась осень, а всю ночь балкон оставался открытым.

Прижимаясь к нему вплотную, я почти уснул, и перед тем, как вырубиться, я почувствовал, как рука Брэда обнимает меня за плечи.

* * *

Странно драться с паранормом, способности которого на тебя не действуют. Видно, как он пытается впечатать тебя в стенку, но у него ничего не выходит.

Стоя с Кроуфордом спина к спине, отражать атаку двух паранормов и десятка вооруженных громил – о, да, о лучшей миссии и мечтать нельзя.

Кроуфорд убрал пятерых – отлично, значит паранормы и четверо ребят – за мной. Быстро выбросив проволоку, я выстрелил – черт, только задело. Зато шея крепко обмотана моим любимым оружием. Слегка натянуть, нажать – один готов. Это проще, чем я думал. Они правильно делали, что избегали открытой атаки. Теперь пусть расплачиваются за собственную глупость, идиоты эстетские.

За первым последовал и второй, видимо, главный, который и блокировал способности Брэда. Я выстрелил, но внезапно почувствовал жгучую боль в правом боку, у ребер, и не удержался на ногах.

«Ёджи!» – обеспокоенный вскрик Кроуфорда, свист пуль, мои собственные выстрелы – все слилось в общую массу.

Я опомнился, когда Кроуфорд подхватил меня на руки и понес к машине.

«Эй, Брэд, что случилось?» Я положил голову на его плечо: перед глазами было темно, голова кружилась.

«Ты застрелил троих агентов и обоих членов «РозенКройц». Двое из трех теперь мертвы. Ты молодец, Ёджи».

«Куда меня ранили?»

«Пуля засела между ребер, достаточно глубоко, но легкое цело. Курить сможешь, – он усмехнулся. – У тебя шок. Я удалю пулю, как только доберемся до дома. Расслабься».

Его голос, успокаивающий и глубокий, словно снимал боль.

«Эй, тебе не тяжело меня нести?» – шепнул я ему прямо в ухо. Мне не хотелось слезать. Вряд ли я смог бы сейчас идти сам. К тому же хотелось попользоваться накачанными мускулами Брэда... только об этом я ему никогда не скажу.

Он усмехнулся в ответ – я видел это перед глазами, хотя они были закрыты.

«Ты гораздо легче, чем думаешь, мой сильный экс-Вайс. Когда ты почти без сознания, ты даже красивее, чем обычно». Я ничего не успел ответить на это замечание, потому что проснулся только следующим утром.

* * *

Когда я проснулся, в окна светило солнце. Первым, что я увидел, был Брэд, нагло дымящий в потолок и задумчиво разглядывающий не что иное, как мой рисунок – тот самый, который я сделал, когда он спал.

«Проснулся, Ёджи?» – спокойно спросил он, не отрываясь от рисунка. Он изучал его так тщательно, как будто в каждой черточке карандаша он видел скрытый смысл.

«Я нашел это между книгами. Потрясающе. Я говорил, что тебе стоило бы заняться этим профессионально?»

Я зевнул. Боль в боку почти унялась. Кроуфорд мог бы стать хорошим врачом. Ему стоило бы заняться этим профессионально, ехидно подумал я.

«Нет, не говорил. Слушай, Брэд, не дразни, я тоже курить хочу».

Он рассмеялся.

Первый раз действительно рассмеялся.

«Как ты себя чувствуешь?»

«Неплохо».

«Сидеть можешь?»

Он помог мне сесть и сел рядом, по обыкновению приобняв за плечи.

«Курить», – протянул я руку к пачке, и он с улыбкой сунул сигарету мне в рот.

«Я всю ночь следил за видениями, Ёджи. Они вернулись. Значит, что третьего члена «РозенКройц» нет в Токио».

«Здорово», – я искренне обрадовался за Брэда. А еще гордился собой. Как-то после нескольких бутылок пива он сказал мне, что для него не видеть будущего или видеть лишь обрывочные картинки – это как дышать только ртом или видеть половиной глаза.

«Спасибо тебе, Ёджи», – тихо сказал он, склоняясь к моему лицу.

«Да не за что, – пробормотал я, понимая, что сейчас что-то произойдет. Что-то, что могло случиться уже очень давно. – Ты, между прочим, оплачивал все мои прихоти».

Мы оба теперь улыбались.

«Я думал, что зарплаты как таковой я тебе выдать не могу, – сказал он, ехидно глядя мне в глаза. – Теперь с меня отпускные. Я больше не нуждаюсь в твоих услугах. Мне нужно уехать».

Это было верно. Но... неужели? Внутри словно что-то оборвалось. Оказалось, что ждал я совершенно других слов.

«Ты хочешь сказать, что предлагаешь мне вернуться в Вайс после того, как я стал для тебя бесполезен?» – спросил я, поддерживая нейтральный тон и приподнимая брови.

«Нет, Ёджи. Я вижу кое-что другое».

В следующую секунду случилось то, что я предвидел. Мы целовались; медленно, но настойчиво, делясь друг с другом невысказанным теплом. Видимо, именно этого мне не хватало все это время. Но я же не... А, черт с ним. Мелькнула мысль, что Кроуфорд олицетворял собой страсть как таковую – угроза, красота, ласка, тайна, все вместе, в одном человеке.

Через несколько минут мы прервали поцелуй.

«Шульдих передал мне новости из Германии. Эстет на время решили оставить нас в покое. У них другие дела, мало нас касающиеся. Я разрешил Шульдиху остаться на пару месяцев на родине. У Наги в Берлине еще есть дела. А я, пожалуй, первый раз в жизни изменю своим принципам: отложу ненадолго выполнение цели. Мы едем в отпуск».

Я ухмыльнулся и затушил тлеющую сигарету в пепельнице. Надо дать себе зарок – не закуривать, когда предстоит целоваться. Риск пожара резко возрастает. С другой стороны, у меня есть прекрасная противопожарная сигнализация под боком. А заодно и метеослужба, кстати говоря.

«И куда же ты собрался меня тащить?»

«Поездка по Европе, – деловым тоном сообщил он. – Лондон, Париж – в первую очередь, а далее – где увижу более-менее приличную погоду».

Смеясь, я притянул Брэда к себе.

«Договорились, мистер Хрустальный Шар. Но учти, что я люблю грозы».

~Happy End.

Подпись автора

Член Клуба [Яой]

0

7

Фотография
Автор (C)(ы):      Натаниэль
Фэндом:   Weiss Kreuz
Рейтинг:   PG-13
Комментарии:
Персонажи: Кроуфорд/Шульдих
Жанр (genre): ангст
Дисклаймер: Мир, герои и прочее принадлежат создателям Weiss Kreuz. Я тут вообще ни при чем – меня подставили.
Посвящение: kольtt! С днем рождения!
А также это хоббитянский подарок всем-всем от меня в честь *моего* ДР :)
И ко всему прочему прощание с Палатой номер{ШШШ}есть.

Свернутый текст

Она находит эту фотографию случайно, наводя порядок в его кабинете.

Он не просил Изабэль заниматься уборкой на его территории.

Но они же теперь женаты.

Интересно, почему женщины считают, что штамп в паспорте предоставляет им доступ ко всем твоим ЛИЧНЫМ делам?

– Кто это? – едва уловимое любопытство тщательно скрыто за искусственным равнодушием.

Он бросает косой взгляд на фото. И ему больших усилий стоит не вздрогнуть.

– О... удивительно. Я думал, что давно потерял этот снимок. Где ты его нашла? – от каждого слова несет ложью. Края старой фотографии основательно потрепаны и истерты благодаря частому верчению в руках.

– За книгами. Я протирала пыль... – она вздыхает, и он понимает, что Изабэль не верит не единому его слову. Конечно, он никогда не протирал пыль за книгами, пока жил один, а на фотографии ни пылинки – он только вчера смотрел на нее.

– Это мой знакомый. В молодости работали вместе, – он снова переключается на газету, ясно давая понять, что разговор ему больше не интересен.

– Куда мне ее положить? – она не считает нужным говорить о своих подозрениях. Это хорошо.

– На стол в кабинете. Я сам уберу, – стоило попросить убрать в ящик. Показать свое доверие... к черту!

Он сжимает края газеты. Бумага под пальцами начинает рваться. Изабэль кивает и уходит.

* * *

Разговор не дает ему покоя всю следующую неделю. Он заново прокручивает каждую фразу в голове. Раз за разом вгоняя себя все глубже и глубже в воспоминания прошлого.

– – – – – – – – – – – – – – – – – –

– Нет! Не вздумай! – Кроуфорд сердито комкает газету, испепеляя телепата взглядом.

– Да ладно тебе! Всего одна фотография! – рыжий капризно кривит губы.

– Нет. Забудь. Я ненавижу фотографироваться!

– Кро-о-о-оуфорд! Не будь таким вредным! – немец упирает руки в боки и раздраженно сверкает глазами из-под лохматой челки.

– Шульдих! Я сказал, не сметь! Лишу сегодняшнего секса! – оракул пускает в ход последний аргумент.

Но, к его удивлению, телепат только широко ухмыляется в ответ. Он ставит фотоаппарат на стол и развязной походкой идет к пророку. Подействовало? Брэд не верит – слишком просто.

Немец опускается на подлокотник кресла пророка и обхватывает одной рукой шею оракула. Его губы легко касаются уха американца.

– Я думаю, это стоит одной ночи секса, – и прежде, чем Кроуфорд успевает подумать «я так и знал», раздается щелчок, и яркая вспышка на секунду ослепляет пророка...

– – – – – – – – – – – – – – – – – –

– Я вставлю ее в рамочку, – говорит Шульдих, вертя в руках фотографию.

Оракул сонно фыркает и утыкается лицом в подушку.

Шульдих переворачивается на бок, чтобы видеть Кроуфорда.

– В рамочку и на каминную полку.

– У нас нет каминной полки, – глухо отзывается пророк и вздыхает, – у нас и камина-то нет...

– Ну... Я думаю, мы можем его завести ради этого фото.

– Угу... завести и спалить этот дурацкий снимок в ярком пламени. Знаешь, ты ненормальный, – американец поворачивается к рыжему лицом и улыбается. Его улыбка совсем не идет в поддержку словам.

Немец несколько секунд любуется этим редким на лице пророка выражением и отвечает:

– Я знаю. Но мы заведем камин?

Брэд снова фыркает и, резко подмяв Шульдиха под себя, со вкусом целует.

– Нет.

– Но, Кроуфорд!

– – – – – – – – – – – – – – – – – –

– Почему ты всегда таскаешь ее с собой? – пророк поворачивает руль, и автомобиль бесшумно выкатывается из гаража.

– Ну, ты же отказался делать камин, – телепат разводит руками.

– Твоя логика меня убивает, – Кроуфорд хмыкает.

– Да ладно, – Шульдих улыбается, – на самом деле мне просто нравится на нее смотреть.

Оракул усмехается в ответ.

– – – – – – – – – – – – – – – – – –

– Никогда, слышишь? Я никогда тебя не оставлю. До самой смерти вместе. Слышишь?

Пророк никогда не говорит таких слов при свете дня. Он никогда не произносит их громко.

Только горячий шепот в темноте, прерываемый нежными поцелуями.

– Если ты захочешь оставить меня – я убью тебя. Если ты захочешь уйти, тебе сначала придется меня убрать. Меня от тебя сможет оттащить только смерть. Слышишь, Шульдих? Ты мой. Только мой. И ничей больше. Больше никто не смеет...

Жаркое дыхание сбивается, и телепат думает, что его жизнь прекрасна. И он не хочет по-другому. Никак иначе. Ни за что.

– – – – – – – – – – – – – – – – – –

Воспоминания давят. И он выпивает этим вечером слишком много. Он задыхается от безысходности. Его шатает, глупая мышца в груди отчаянно рвется наружу. Ему хочется кричать.

* * *

Уже поздно. Но Изабэль не спит. Он видит ее в гостиной. В голубом свете экрана ее лицо выглядит мертвенно-бледным. Он морщится и идет в кабинет.

Фотография лежит в верхнем ящике. Он вынимает ее и пытается различить фигуры людей в темноте. Вздыхает и возвращается в гостиную.

– Изабэль.

Она отрывается от телевизора и поднимает на него встревоженный взгляд.

– Да, дорогой?

– Я должен тебе сказать кое-что, – собственный голос, смешивающийся с бормотанием телевизора, кажется ему чужим.

– Мартин... – она сцепляет руки. В ее глазах появляется сильный испуг.

– Насчет этой фотографии, – он вертит мятый прямоугольник бумаги в руках.

– Мартин, дорогой, не...

– Замолчи, – резко прерывает он.

Она замолкает, беспомощно комкая рукава домашнего свитера.

– Я тогда был совсем другим, – тихо начинает он.

Она улыбается. Улыбка получается жалкой и неуверенной.

– Я заметила. Длинные волосы, яркая одежда. Я тебя почти не узнала.

– Меня тогда звали по-другому, – продолжает он, не обращая внимания на ее слова. – Неважно, как. И у меня были особые способности, которых я потом лишился.

– Мартин, не нужно...

– Но это неважно, – он повышает голос и начинает говорить быстрее. Так, как если бы боялся, что ему не дадут договорить. – Важно – этот человек в очках. Он не просто знакомый, с которым я работал. Совсем нет. Он... он был кем-то вроде начальника. Но это тоже не имеет значения...

– Мартин, пожалуйста!..

– Единственное, что имеет значение, – он почти кричит, сминая фотографию, – это он. Он – единственный человек на свете, который был для меня важен!

Он опускает голову. В душе становится пусто. Он чувствует в руке скомканный клочок глянцевой бумаги и понимает, что его жизнь стала совсем пустой. Более пустой, чем когда-либо.

– Мартин... – на глазах у Изабэль появляются слезы. И он честно пытается вспомнить – почему женился на ней.

– Он умер семь лет назад, – тихо говорит он.

– Мартин... – Изабэль кусает губы.

– Умер, – повторяет он, – и я вместе с ним. Ты живешь с трупом, дорогая.

Он разворачивается и снова идет в кабинет.

– Мартин! – ее голос срывается.

Тщательно расправленный снимок ложится на стол перед ним. И тот, кого теперь зовут Мартин, смотрит на старую фотографию усталым, безразличным взглядом.

В соседнее комнате красивая молодая женщина едва слышно плачет, закрыв лицо руками.

И только пара людей на старом фото счастлива.

Подпись автора

Член Клуба [Яой]

0

8

Название: Поцелуй Дьявола
Автор (C): Eishi
Пара: Кроуфорд\Шульдих
Рейтинг: PG-13
Жанр (genre): Romance

Свернутый текст

Старинные настенные часы пробили полночь, когда Шульдих тихо, стараясь производить как можно меньше шума, открыл входную дверь и проскользнул внутрь. К счастью, петли были смазаны, так что дверь за ним закрылась абсолютно беззвучно. Шульдих питал слабую надежду, что все в доме уже спят, и он сможет прокрасться к себе, не привлекая к своей скромной, по его мнению, персоне излишнего внимания.

Дело было не в том, что он вернулся поздно. В конце концов, он взрослый человек и давно уже вышел из того возраста, когда такие нелепые запреты, как четко установленный комендантский час, имеют хоть какое-то значение.

Дело было даже не в том, что он боялся разбудить Наги или Фарфарелло, если они, конечно спят. Наги, может, и спит, ведь он всегда был соней, а вот со штатным психом – это еще вопрос. Сидит, небось, у себя и ножи точит. В прямом и переносном смыслах…

Дело было в том, что Шульдих боялся попасться на глаза боссу. А все из-за того, что нарушил его приказ не высовываться и влез в драку с Вайсами. Ну не мог он спокойно смотреть, как двое из них чисто случайно прогуливались по парку! Такие люди случайно нигде не появляются. У них всегда есть цель, и, похоже на этот раз этой целью являлось вывести его, Шульдиха, из себя. Что им благополучно и удалось, потому что немец не обладал завидным хладнокровием, которым славился Кроуфорд.

Немного успокоившись, Шульдих взглянул на ситуацию со стороны и с прискорбием отметил, что его выходка с самого начала не имела шансов на успех. Вайсов было двое, причем оба вооружены, да не какими-то зубочистками, а катаной и этой кошмарной перчаткой с когтями, как у гризли.

Да…Тут даже нечеловеческая быстрота не спасла, и Шульдих все-таки получил приличную рану на спине, несмотря на то, что успел послать кое-какие не слишком приятные видения в голову одному из противников.

Шульдих осторожно двинулся вперед, стараясь не обращать внимания на разрывающую спину боль. Похоже, крепко ему досталось…Ладно, главное незамеченным добраться до своей комнаты, а там уж разберемся что к чему.

Но его мечте не суждено было сбыться.

Немец невольно вздрогнул, когда из гостиной, мимо которой он как раз проходил, двигаясь вдоль стены, чтобы не наткнуться в темноте на что-нибудь, прозвучал ледяной голос:

- Хватит красться, Шульдих, я все равно знаю, что ты здесь.

- А…мм…я, собственно, проветриться ходил, - наконец, нашелся Шульдих, мысленно молясь о том, чтобы Брэду достаточно было этого объяснения, и он смог бы поскорее добраться до своей комнаты.

- Иди сюда.

Тон, которым это было сказано, не оставлял надежды отвертеться. Определенно, сегодня – не день сбывающихся желаний. По крайней мере, для немца.

Шульдих сжал зубы и поплелся на звук голоса, уже в который раз проклиная свою вспыльчивость. Не напади он на Вайсов, не было бы ни ранения, ни выговора, который только добавит унижения к его поражению. Вот черт!

- Может, хоть свет включишь, - высказался Шульдих, вытягивая вперед руки в надежде не снести что-нибудь из мебели, пока пробирается к дивану, на котором, судя по источнику голоса, сидел Кроуфорд, - Только не сильно, а то глаза, знаешь ли, побаливают в последнее время. - Это было чистейшей воды ложью, но в полутьме у немца еще оставался шанс, что босс не заметит раны.

- Ночник пойдет? - осведомился Брэд, щелкая выключателем стоявшей на столике лампы.

- Ага, - Шульдих опустился на диван, изо всех сил стараясь скрыть неудобство, которое доставили ему вновь напомнившие о себе порезы. Да какое там неудобство! Спину словно снова полосонули лезвиями! - А остальные где?

- Наги спит, Фарф тоже. Я дал ему снотворного.

- А ты чего полуночничаешь?

- Вероятно, я могу задать тебе тот же вопрос.

- Так я же сказал, что проветриться ходил. Не спалось что-то.

- С самого утра? - едко поинтересовался Брэд, от чего у Шульдиха похолодело в желудке.

Немец хмыкнул, полагая, что Кроуфорд на этом успокоится, и мысленно уже представлял, как, наконец-таки, доберется до своей комнаты и займется раной, но сегодня он положительно был обречен тешиться исключительно мечтами.

Взгляд Брэда вдруг стал ледяным. Не то, чтобы он раньше был особенно жизнерадостным, но сейчас льда в нем хватило бы, чтобы заморозить весь город.

- Я могу поинтересоваться, что это за подозрительное бурое пятно расплывается по обивке дивана? - спокойно спросил он, и Шульдих обреченно понял, что теперь ему точно никуда не деться.

- Поцарапался немного, - кисло пробормотал он. Слабая попытка скрыться от неизбежного. Слабая, а главное, бесполезная.

- Кто? - Брэд развернул Шульдиха к себе спиной и принялся осматривать глубокие порезы, оставленные противником. Кожаная куртка не остановила острые лезвия, распоровшие ее от воротника до самого низа. Кровь пропитала рубашку и даже обивку спинки дивана, к которой немец прислонился, пытаясь скрыть от Кроуфорда следы своего поражения.

Прежде чем, Шульдих открыл рот, чтобы ответить, Брэд предостерегающе добавил:

- И не вздумай мне врать, иначе будет хуже.

Что конкретно подразумевалось под этим многозначительным “хуже”, Шульдих благоразумно решил не выяснять, а потому выложил боссу все, как было. Чего трепыхаться, когда приперли к стенке?

- Стало быть, ты нарушил мой прямой приказ, - подвел итог Брэд своим лишенным эмоций голосом, от которого у Шульдиха всегда начинал нервно дергаться левый глаз. Такой тон определенно не предвещал ничего хорошего. А чего ты, собственно, ожидал? Что по головке погладят?

К огромному удивлению Шульдиха Брэд молча встал и направился на кухню, строго бросив через плечо:

- Сиди тут. Я сейчас приду.

Откровенно говоря, Шульдих и не собирался никуда уходить по нескольким причинам. Во-первых, сказывалась потеря крови – черт знает, сколько ее пролилось, он ведь до дома пешком добирался. Во-вторых, он уже мысленно приготовился к самому худшему. А в-третьих, его повергло в шок то обстоятельство, что Брэд не особо стремился это “самое худшее” исполнять, даже осмотрел его раны, что абсолютно не укладывалось в его образ человека, лишенного каких бы то ни было эмоций.

Шульдих так и просидел, не шелохнувшись, терпеливо дожидаясь, пока Кроуфорд не вернулся с аптечкой, которую раздобыл на кухне, и глубокой чашей, наполненной теплой водой, в которой плавал чистый бинт. Разорванную куртку он без сожаления выбросил, потому она теперь годилась разве что на жалюзи, рубашка оказалась где-то на полу. Присев на диван рядом с неожиданным пациентом, Брэд принялся вытирать его спину SMO (Social media optimizationченным бинтом. Очевидно, в воду был подмешан какой-то антисептик, потому что Шульдих почувствовал характерное покалывание каждый раз, как ткань касалась открытой раны.

- Тебе не приходило в голову, что, нарушая мои приказы, ты однажды и себя угробишь, и нас заодно? - Брэд прополоскал бинт, от чего вода в чаше стала светло-красного оттенка, выжал и снова приложил его к спине Шульдиха. В его тоне немец не обнаружил ни сдерживаемой ярости, ни досады. Только какую-то обреченность, словно американец смирился с тем, что с его, Шульдиха, вспышками гнева ничего не поделаешь.

- Ну…Ничего ужасного ведь не случилось…

- Ты спятил или нарочно надо мной издеваешься? У тебя вся спина разорвана, и это, по-твоему, “ничего ужасного”?

- Подумаешь, маленькая царапина! - самоуверенно заявил немец и тут же пожалел о сказанном, потому что Кроуфорд слегка надавил на края раны, и Шульдиха накрыла волна адской боли. Закусив губу, он застонал. - Эй, полегче! Я же не Фарф, терпеть боль – не мое хобби!

- Это чтобы ты не нёс всякую чушь, - назидательно произнес Брэд, протягивая руку к аптечке за лекарством и чистыми бинтами. - Если ты завтра понадобишься нам, что прикажешь делать? С располосованной спиной ты нам не помощник.

- Ладно, я осознал свою вину перед обществом, - Шульдих поднял руки, словно сдавался, и тут же заработал подзатыльник от босса.

- Эй! За что?

- За то, что ведешь себя, как ребенок, - мрачно сообщил ему Брэд, разматывая скрученный бинт, - Не опускай руки, - приказал он и принялся перевязывать Шульдиха, не обращая внимания на то, как тот болезненно дергается при каждом неосторожном касании ран.

После того, как американец закончил, Шульдих обнаружил, что его спина довольно туго затянута бинтами, опоясывающими его белым кольцом, но, несмотря на это, повязка не стесняла движений и не причиняла неудобства. Он потянулся к брошенной на пол рубашке, но тут же скривился от боли, резанувшей между лопаток, и, качнувшись, повалился на бок. Брэд успел подхватить его прежде, чем немец рухнул на пол.

- Чертова потеря крови, - выругался Шульдих, обессилено повиснув на руках Кроуфорда, который усадил его на диван рядом с собой.

- А ты что хотел? Еще бы до утра так бродил, так вообще бы свалился где-нибудь на улице.

- Тебе-то что? - вяло пошевелился Шульдих. Очевидно, в воду, которой Брэд обрабатывал раны, было подмешано и какое-то успокоительное, потому что его неудержимо клонило в сон, и он чувствовал, что если сейчас не соберет остатки сил и не поднимется к себе в комнату, то уснет прямо здесь, прислонившись к неожиданно теплому и мягкому плечу Брэда. И еще Шу обнаружил, что, в принципе, не против, если так случится.

Кроуфорд проигнорировал его вопрос.

- Постарайся не двигаться. Тебе нужно отдохнуть.

- Но мне холодно без рубашки, - пожаловался Шульдих.

Брэд вздохнул и, стараясь при этом не сильно беспокоить немца, потянулся к пледу, который лежал на краю дивана, и укрыл их обоих.

- Брэдли…

- Что?

- А что, если я тут усну?

- Ну и спи.

- Слушай, я, правда, не хотел, но так уж получилось, что я на Вайсов нарвался…

- Забудь.

Шульдих почувствовал, что Кроуфорд склонил голову к его волосам и шевелит их своим подбородком. Ощущения при этом были противоречивые: с одной стороны ему было щекотно, а с другой – такие круговые движения действовали расслабляюще, словно массаж, и немец постепенно забывал о пульсирующей боли в спине, отдаваясь во власть прикосновений человека, который, казалось, не способен был чувствовать сам, не то, что дарить это другим. Но так только казалось…

Брэд прекратил водить подбородком по ярким волосам Шульдиха, но зато стал перебирать их свободной рукой, той, что не держала немца за плечо. Глаза Шульдиха слипались, но он заставил себя на время побороть одолевающий его сон и поднял голову, глядя на Кроуфорда.

- Где ты так здорово научился делать массаж?

Брэд усмехнулся и приблизил к нему лицо настолько близко, что все черты, кроме глаз, расплывались и словно растворялись в мягком, успокаивающем свете от ночника. Несколько секунд он просто смотрел на того, кто сейчас, несмотря на всю свою силу и даже Дар, выглядел таким слабым и беспомощным, а потом осторожно коснулся его губ своими, пытаясь вложить в поцелуй все то тепло, которое еще не потерял, живя в безумном и жестоком мире, где приходится убивать, чтобы выжить самому.

Это трудно – дарить тепло, соскребая его со дна своего сердца, собирая по крупицам…

Шульдих изумленно распахнул глаза, но не спешил отстраняться. Наоборот, он придвинулся ближе, хватаясь за внезапно возникшую нить нежности, стремясь продлить эти мгновения. Мгновения растерянности, смятения и…наслаждения, которое дарили ему чужие губы.

Поцелуй не был страстным, но был полон той невыразимой, искренней ласки, которая заставляла сердце Шульдиха биться сильнее, а голову приятно кружиться. Или это из-за лекарства? Ох, к черту эти размышления! Кому они нужны, когда можно просто наслаждаться касанием губ, прерывистым дыханием, шевелящим спадающие на лицо огненно-рыжие пряди и словно затрагивающим его кожу горячими ладонями?

Всего несколько мгновений – восхитительных мгновений – продлился этот сон, внезапно ставший реальностью, и Брэд мягко отстранился, заглядывая в глаза Шульдиха, которые озарялись изнутри темными всполохами.

- Mein Gott …

Легкая тень улыбки коснулась непроницаемого лица Кроуфорда, когда он потянулся к столику и щелкнул выключателем ночника. Сумрак накрыл их своим покровом, который теперь почему-то казался немцу теплым и убаюкивающим, хотя обычно во тьме таились неприятные сюрпризы, потому что она отбирала зрение не только у их врагов, но и у них самих. Шульдих ненавидел чувствовать себя беспомощным, но на сей раз темнота, не доставила ему неприятных ощущений.

Он положил голову на плечо Кроуфорда.

- Зачем тебе всё это нужно, Брэдли?

- Что – всё? Работа? - американец сильнее прижал Шульдиха к себе, но тут же ослабил объятья, потому что ощутил, как тот непроизвольно сжался от вновь нахлынувшей боли.

- Нет, на это у каждого свои причины… Я имею в виду нас всех. Меня, Наги, Фарфа? Без нас тебе было бы гораздо проще.

- Без вас…мне было бы одиноко.

Шульдих хмыкнул. Разве для таких людей, как Кроуфорд, имеет хоть какое-то значение одиночество? Или то, что на их пути встают препятствия? Они просто идут к своей цели, не обращая внимания на такие досадные мелочи, как чья-либо жизнь или смерть. Эта мысль билась в его сознании, как мотылек о стекло, и он, наконец, решился высказать ее вслух. Мог бы, конечно, просто залезть американцу в голову, но только он никогда на это не отважится. Наверное, потому, что боится узнать о том, чего не хочет пока знать…

- Кем ты меня считаешь, Шульдих?

Немец помедлил, но его ответ от этого не утратил искренности.

- Дьяволом.

Кроуфорд скривился в усмешке.

- Ну и как тебе поцелуй дьявола?

- Приятно...

В данный момент Шульдиху было все равно, даже если Брэд – демон. Он готов был отдать даже душу, чтобы вновь ощутить касание его губ. В конце концов, это было бы невеликой потерей – продать душу. Такую, как у него – скомканную, исковерканную своей и чужой болью –  и потерять не жаль.

- Брэдли? Ты можешь снова сделать это? - осторожно спросил он, чувствуя, как дрогнул его голос в тишине.

- Что? - американец коснулся его подбородка, поворачивая к себе лицом, словно мог видеть в темноте. - Это?

И Шульдих снова почувствовал на своих губах уже знакомый вкус, от чего по телу разлилась волна дрожи и тепла, затмевающих разум. Она унесла все мысли, оставив лишь эмоции, которые накрыли его своими крыльями, защищающими от страха и сомнений.

- Спи, - приказал Брэд, и, прорвавшись сквозь сладкую пелену, в которой терялся его разум, Шульдих поразился необычной смеси интонаций в его голосе: твердости и нежности одновременно.

Немец закрыл глаза и позволил себе провалиться в сон, наверное, первый раз, в жизни не задумываясь о том, что будет завтра, и о тех, кому он причинит боль, и которые доставят боль ему самому. Он помнил лишь вкус чужих губ.

Поцелуй, ради которого можно отдать весь мир…Даже, если это поцелуй дьявола...

Игра
Пейринг: Брэд/Шульдих

Свернутый текст

Обычный вечер в доме Шварц.
Кроуфорд, старательно изображая неуемное рвение к работе даже в свое свободное время, стучит по клавишам ноутбука в кабинете на втором этаже. Наги в гостиной, завернувшись в плед, смотрит какой-то бездарный ужастик, коротая время в ожидании “передачи для взрослых”. Ну а Шульдих… А что Шульдих? Он сидит на полу, прислонившись спиной к дивану, вытянув длинные ноги, расслаблено раскинув руки, и думает, что все низкопробные фильмы ужасов одинаково  предсказуемы и занудны.
Не сказать, что Наги рад такой компании. Он то и дело нервно вздыхает и косится на настенные часы, неумолимо отсчитывающие минуты до ожидаемой им передачи. Шульдих, не открывая глаз, лениво улыбается его наивности.
Немец все про него знает. И все понимает, надо отдать ему должное. Наги пятнадцать, и для любого подростка эта цифра значит больше любых слов. Когда-то Шульдих тоже был в этом возрасте и тоже прошел через все, с чем теперь пришлось столкнуться Наги: незнакомый зуд внизу живота при виде откровенной сцены в фильме, поначалу пугающий, а потом болезненно приятный; неспокойные ночи, до краев наполненные изматывающими снами, и мокрые простыни поутру; стыд и смущение, от которых некуда деваться. Но к счастью – а может, и нет – для Шульдиха этот период закончился быстро. Так уж сложилось, что реальность рано поставила его перед выбором – сны или явь, и он недолго колебался.
Наги на диване подбирает колени к подбородку, не отрывая напряженного взгляда от экрана, и немец решает, что пора сваливать. Через 15 минут начнется то, чего так ждет подросток, а Шульдих не собирается ему мешать.
Немец лениво потягивается, отлепляется от пола и встает, заслоняя собой телевизор, из-за чего Наги вынужден перевести взгляд на него.
- Шульдих, ты…
- Уже ухожу, - насмешливо-понимающим голосом сообщает тот, задумчиво вороша рукой волосы, - Наслаждайся, малыш.
Наги подтягивает плед к лицу, пытаясь скрыть от проницательного взгляда телепата розовеющий кончик носа и уши. Его разоблачили, так что следующие несколько минут он проведет, дуясь на Шульдиха и размышляя, как давно тот обо всем знает.
Немец усмехается и уходит.
Сегодня ему скучно. Вообще-то такие “семейные” вечера дома всегда нагоняют на него тоску, от которой потом бывает чертовски трудно избавиться, поэтому неудивительно, что он предпочитает быть на задании или шататься без дела по городу. Шульдиху нравится убивать. Это горячит кровь и щекочет нервы. Это просто весело, в конце концов, хотя он и знает, что далеко не каждый разделит его точку зрения. Фарфарелло мог бы, но по католическому календарю этой ночью праздник какого-то святого, так что его отпустили на волю. Пускай развеется, сказал Кроуфорд, отпирая тяжелую дверь его камеры в подвале.
Развеяться… Неплохая мысль, сам себе усмехается Шульдих, уже зная, кто именно его развлечет. 
Кроуфорд у себя в кабинете, большой, чистой комнате, которая выглядит так же безупречно, как и ее хозяин. Когда Шварц сняли этот дом, Брэд специально вызывал работников, чтобы немного расширить здесь окно. Он любит чувствовать утренний бриз, приносимый с порта, и вечернюю прохладу, особенно в летнюю жару, когда город плавится в стекле и бетоне.
Кажется, Шульдих знает его целую жизнь, а может, даже больше. Все его привычки, предпочтения и слабости, которые тот так старается скрыть. Возможно, Кроуфорд и опережает немца на пару шагов в будущем, но вот в настоящем Шульдих, несомненно, впереди него. Только Брэд об этом не знает, и иногда Шульдиху становится обидно, что ему нельзя говорить правду, ведь тогда немец потеряет самое лучшее из своих развлечений.
- Брэ?
Не поднимая головы от ноутбука, Кроуфорд кивает, давая понять, что слышит неожиданного визитера. Шульдих просачивается в кабинет и идет к столу. Его движения обманчиво плавны и растянуты, как у дикой рыси, аккуратно приближающейся к своей жертве на мягких лапах. Если бы у него был хвост, думает немец, он бы им помахал.
- Брэ, я к кому обращаюсь? - Настойчиво спрашивает Шульдих, присаживаясь на краешек стола, справа от ноутбука. - Ты меня слышишь?
Кроуфорд недовольно хмурится. Ничего, это его обычная реакция, от которой телепат, уже знающий, что игра началась, даже получает долю удовольствия.
- Тебе недостаточно кивка?
- Думаешь, я так дешево куплюсь? Я знаю, что это значит.
- Ммм… - Кроуфорд, сосредоточенно вглядываясь в монитор, произносит это больше для того, чтобы показать, что участвует в разговоре.
- Ты киваешь, когда не собираешься обращать на меня внимание.
- Какая проницательность, Шульдих. Ты все же догадался. Признаться, я поражен. А теперь будь добр или посиди молча, или уйди. Я…
- …работаю, - заканчивает за него Шульдих, демонстративно широко зевая. - Да, да, я слышу это чаще, чем ты в действительности работаешь. Смени тактику, Брэ, у меня уже сто лет как выработался иммунитет к подобным фразам.
Кроуфорд отрывает взгляд от монитора и задерживает его на удобно усевшемся на столе немце. Закинув ногу на ногу, тот расслаблено качает ей, откинувшись назад и оперевшись на ладони. Вроде ничего особенного, Шульдих выглядит как обычно, но Брэда не покидает чувство, что мягкие рысьи лапы, скрывающие под мехом острые когти, уже занесены для удара.
- Что это тут у тебя? - живо интересуется Шульдих, презрительно косясь на ноутбук и как бы ненароком проводя ступней вверх по ноге Кроуфорда. Брэд врубает “режим игнорирования”. Тоже как обычно.
- Анализ биржевых сводок за неделю, - без запинки отвечает он.
- Хмм, какая увлекательная вещица! - восхищается Шульдих, но блеск в синих глазах выдает его лицемерие. - Наверное, лучше сохранить результаты твоей работы, а то сейчас перебои с электроэнергией случаются, знаешь? Всякое бывает.
Кроуфорд меряет немца подозрительным взглядом, но на клавишу “сохранить” все же нажимает.
- Спасибо, что беспокоишься, - ровно произносит он. Благодарностью от этих слов даже не веет. - Можешь не волноваться.
- Нет, Кроуфорд, это ты можешь не волноваться.
Шульдих скалится в усмешке, нахальной, вызывающей, двусмысленной. А потом двумя быстрыми движениями захлопывает ноутбук и вырывает из сети кабель от блока питания. Кроуфорд даже не успевает толком отследить его маневры, как уже прижат к креслу весом оседлавшего его немца и поставлен перед нелегким выбором: сбросить его или принять условия игры.
Все же он пытается сделать первое. Безуспешно. Шульдих далеко не слабак, несмотря на кажущееся хрупким телосложение.
- Что на этот раз? - обреченно спрашивает Кроуфорд.
- Мне скучно. Давай поиграем.
Шульдих любит игры. Любит ставить людей в тупик, манипулировать ими, толкать на безумие. Последнее он умеет делать мастерски, Брэд испытал это на собственной шкуре не раз. Но немцу все мало.
- Правила?
- Какой прагматизм, Брэ! Лично я бы первым делом спросил про приз, - урчит Шульдих, бессовестно ерзая на коленях Кроуфорда и давая тому почувствовать, как могут быть тесны его брюки.
- Правила, - повторяет тот, стараясь не выдать того, как срывается его дыхание при каждом надавливании немца на его бедра.
- Ладно, ладно. Играем в вопросы - ответы. Каждый по очереди задает другому любой вопрос. Если отвечающий лжет, спрашивающий снимает с него одну вещь на выбор. Если отвечает правду, то раздевает того, кто спрашивает.
- Это бессмысленно, - пытается воззвать к гласу разума Брэд.
- Почему же? Если я буду все время говорить правду, а ты – лгать, то довольно скоро наш мистер Кроуфорд останется в чем мать родила. А ты ведь знаешь, что я могу сделать, если увижу тебя абсолютно голым. - Шульдих перебрался с коленей Брэда на его бедра, сжав коленями его ноги. Игра еще не началась, а он уже предпринял первую атаку. - Это была угроза, прими к сведению.
- Тогда я просто буду говорить правду, вот и все.
- Не сможешь, Брэ, - приблизившись к его уху, хихикнул Шульдих, - Я задам тебе такой вопрос, на который ты не сможешь ответить правду. В этом и заключается суть игры – в умении ставить вопрос.
- А как ты узнаешь, лгу я или нет?
- Брээээ, да ты что! Я ж телепат. Ты сам-то понял, что спросил? И, предупреждая твой следующий вопрос, я не буду жульничать, - Глядя на его хитрую мордашку, Кроуфорд всерьез сомневается в истинности этих слов, но когда тебя загоняют в тупик, приходиться верить даже тому, что в любое другое время посчитал бы абсурдным. - И потом, Брэ, ты знаешь меня не первый год, так что и сам сможешь определить, вру я или нет. Ведь сможешь, правда?
С последней фразой Шульдих ловко проскальзывает рукой под рубашку американца. Его пальцы холодны, их прикосновения, как легкие уколы ледышек, тающих на коже Кроуфорда.
- Ладно, - вздыхает Брэд, - Задавай вопрос.
- Какие мы сговорчивые стали, вы только посмотрите!
- Шульдих, - рука Брэда стискивает волосы на затылке немца.
- Ya, ya, mein liebe, - примирительно шепчет Шульдих, - Я все понял. - И получив свободу, нагло ухмыляется. - Итак… Ты меня хочешь?
Кроуфорд возмущенно фыркает и закатывает глаза.
- О, боже, конечно, нет!
Но его рука на пояснице немца непроизвольно вздрагивает, а в голосе слышны нервные нотки, которые Брэд старается замаскировать под усмешку.
- Лгун, - самодовольно смеется Шульдих, - Я же сказал, что ты попадешься! И даже не вздумай оспаривать свой промах, - Немец принимается ловко расстегивать пуговицы на рубашке жертвы, даже не стараясь скрыть свое ликование. - Твоя ложь – это факт, а ведь ты не любишь ставить факты под сомнение.
Все знают, у рыси мягкие лапы, однако она прячет в них смертельно острые когти. Но пока ты не увидишь их собственными глазами, тебе и не вспомнится это знание. Такова игра Шульдиха – выпускать когти по одному, вонзать их в Кроуфорда до тех пор, пока он не окажется в его власти. Главное, делать это незаметно, чтобы Брэд так и не понял, что же его в итоге сковало.
Спустив рубашку до пояса, Шульдих критически осматривает трофей.
- У тебя красивое тело, Брэ, ты знаешь? Конечно, знаешь…
- Я не врал, - все-таки пытается Кроуфорд.
- Да ну? - Шульдих двигает бедрами вперед так резко, что Брэд не успевает заглушить вырвавшийся тихий стон. Попался. Теперь немец прижимается к нему максимально близко, границы личного пространства давно нарушены, но никто не возражает. Каждый выдох Шульдиха щекочет кожу на шее или на лице Кроуфорда, его синие, насмешливо смотрящие глаза на расстоянии всего нескольких сантиметров. И тяжесть его веса, и дразнящие покачивания бёдер, и одуряющий аромат теплого тела… И то, что Шульдих, черт бы его побрал, бесстыже всем этим пользуется!
- Л-ладно, врал, - позорно дрогнувшим голосом признает Кроуфорд, - Я тебя хочу.
- А уже поздно, - ехидничает немец, - Ответ уже дан, и он был ложным. Валяй, задавай свой вопрос, пока я обследую текущую награду.
И прежде чем Брэд успевает спросить, что он имеет в виду, Шульдих с нетерпением изголодавшегося вампира вонзается зубами в основание его шеи. У него острые клыки, хотя он и не принадлежит к ночному племени. Эта мысль обжигает Кроуфорда не меньше укуса, но он лишь послушно откидывает голову назад, добровольно давая Шульдиху простор для действий. Небольшая порция боли вливается в охватывающее его возбуждение, как приток горной реки, принося с собой остроту и пряность. Заставляет его дышать чаще и глубже, заставляет желать большего. Но Кроуфорд знает, что не получит ничего, если проиграет.
Шульдих жесток. Он вполне может довести Брэда до грани и оставить его ни с чем, если что-то ему не понравится. И тогда снова лихорадка во всем теле, часы холодного душа, бессильная злоба и бессонная ночь. Отвратная перспектива, так что Кроуфорд сделает все, лишь бы ее избежать.
- Ну и где вопрос? -  голосом обиженного ребенка хнычет Шульдих, - Думаешь, я тебя на халяву развлекать буду? 
Брэд с трудом выплывает из мутной дымки наслаждения, стараясь ничем не выказать свое недовольство.
- Хм… Дай подумать…
- Некогда. Не собираюсь ждать тут целую вечность, - Шульдих оставляет в покое истерзанную шею и отстраняется. - Если не хочешь, то я пошел.
- Нет! - Слишком быстро, слишком умоляюще, слишком… Кроуфорд, а твой ли это голос? - Не уходи, я придумал вопрос.
- Интересно, - Немец склоняет голову к плечу, позволяя копне рыжих волос свеситься вправо.
- Ты… Тебе нравится… ну… быть снизу?
Секунду Шульдих смотрит на Кроуфорда в молчании, не собираясь помогать тому в угадывании отражающихся в его глазах эмоций, а потом начинает смеяться. Искренне, обезоруживающе, обличая свою истинную сущность: свободную от предрассудков и глупой морали. Глядя на него, Брэд чувствует себя последним дураком.
Наконец, Шульдих успокаивается и вытирает выступившие в уголках глаз слезы.
- Ну ты меня насмешил, Брэ! Давно я так не веселился. Ладно, ладно, не делай такое скорбное лицо, я тебе отвечу.
Шульдих ухмыляется, на этот раз с чувством легкого превосходства, и вновь склоняется к шее Кроуфорда, слизывая текущую по груди тоненькую струйку крови. Оставленная им влажная полоса холодит кожу, и Брэд хочет, чтобы это не прекращалось. Чтобы теплый острый язычок немца не покидал его ни на секунду.
- Мне это нравится, - голос Шульдиха, бархатистый, ласкающий, возвращает его к реальности, - Я делаю только то, от чего получаю удовольствие, и даже ты, Брэ, со всем своим авторитетом и диктаторскими замашками не сможешь заставить меня изменить этому принципу. Этот раунд за мной, так что я, пожалуй, сделаю вот так…
Бесполезно пытаться предугадать слова Шульдиха, а тем более его действия, поэтому Кроуфорд даже не пытается. По натуре своей он прагматик, а каждый прагматик прекрасно понимает, что нет никакого смысла тратить силы на заранее проигрышное дело.
- До чего же дурацкий ремень, - пыхтит Шульдих, пытаясь освободить брюки Брэда из его плена. Наконец, ему это удается, и Кроуфорду теперь то ли сочувствовать, то ли завидовать, поскольку проворная рука немца уже внутри и нашла свою цель.
- Мне кажется, ты начинаешь проигрывать, Брэ, - качает он головой, - Так что я дам тебе фору. Задавай второй вопрос.
- Шуль… дих… ты…
- Ты не отвлекайся, Брэ, думай. Не обращай на меня внимания, я просто немного стимулирую кровообращение.
Стимулирует?!! Какое там стимулирование, да он меня просто насилует, в опасной близости от паники скрипит зубами Кроуфорд. Но сказать “хватит” он не в силах. Остается только отдаться рукам Шульдиха, ловить и смаковать каждый миг, каждое их движение. Остается слушать собственное прерывистое дыхание и, не отрываясь, смотреть в глаза цвета моря после шторма: темно-темно-синие, бездонные, тянущие за собой в смертельный водоворот.
Еще совсем чуть-чуть до взрыва, совсем немного, но… Шульдих убирает руку и вопросительно вскидывает бровь.
- Ну? Где вопрос? Если собираешься отлынивать, ничего не получишь, ясно?
Кроуфорд шумно выдыхает.
- Сволочь…
- Конечно, а ты что думал? Игра есть игра.
Глаза Шульдиха блестят, в них горит живое пламя, и сейчас Брэд готов отдать все на свете, лишь бы сгореть в нем. Забыться в огненных объятьях без игр и правил. Жаль, но с Шульдихом так просто не получится. Он… он… Проклятье, он снова начинает двигать бедрами!
- Я помогаю тебе думать, - донельзя гордым голосом произносит Шульдих, - Правда, здорово получается?
Кроуфорд благодарит небеса за то, что, общаясь с немцем, развил свое самообладание почти до сверхъестественного уровня, иначе “здорово” получилось бы прямо в кресле.
- Брэд, я иду спать, - внезапно раздается от двери робкий голос, - Завтра…
Шульдих плавно оборачивается, позволяя Кроуфорду столкнуться взглядом с застывшим на пороге Наги, который стремительно заливается краской, неотрывно пялясь на оседлавшего Брэда немца, на спущенную с американца рубашку и его расстегнутые брюки под чужими бедрами. 
- Привет, Наги, - как ни в чем не бывало махает ему рукой Шульдих, - Фильм уже закончился?
- Я ничего не видел! - Мальчишка пулей вылетает из кабинета. В коридоре слышится его топот и громкий хлопок двери, когда он заскакивает к себе в комнату.
- Возьми журналы у меня под кроватью! - Заботливо советует ему вслед немец, - Тебе они сейчас нужнее. В номере за этот месяц на развороте настоящая бомба!
Кроуфорд не понимает ни слова, но и без того ясно, что он что-то упустил.
- Журналы? Бомба? - ошарашено моргает он, - С каких пор Наги увлекается оружием массового уничтожения?
- Господи, и как ты с такими взглядами на жизнь умудрился потерять девственность еще до нашей встречи? - Удивляется Шульдих, закатывая глаза. - Неужели ты думаешь, что я буду хранить у себя под кроватью журналы об оружии? Это ж такая скукотища!
- Тогда…
- Порно, Брэ! - пошленько так хихикает немец, - Малышу пятнадцать, ты чего хотел? Думаешь, он по ночам образовательные передачи смотрит? Я же специально для него заказал нам кабельное телевидение. 
- Наги? - Не верит своим ушам Кроуфорд, - Неееет…
- Да, - безапелляционно заявляет Шульдих, - Хреновый из тебя опекун, Брэ, если ты даже такого не заметил. Кстати, он уже прокрался ко мне и заграбастал журналы. Так что сегодня не вздумай соваться к нему в комнату, понял?
Кроуфорд встряхивает головой, как попавший под дождь бродячий пес.
- Зачем мне Наги, когда у меня есть ты? - Самодовольная ухмылка на лице Шульдиха слегка кривится, когда рука Кроуфорда спускается с его поясницы ниже, но уже в следующий миг он, мурлыча что-то по-немецки, прижимается к нему плотнее.
- Эй!
- Не “эй”. Думаешь, одному тебе позволено меня изводить? Я придумал второй вопрос. 
- Я слушаю.
Кроуфорд резко встает и, подняв немца, укладывает его на стол. Шульдих, не ожидавший такого, только изумленно на него таращится, цепляясь за его плечи.
- Ты собираешься переспать с ним. С Наги, - Не столько вопрос, сколько утверждение, но игра есть игра, и немец подчиняется.
- С Наги?!! Брэ, да ты спятил! На кой мне это надо?
- Не увиливай от ответа. Ты сам устанавливал правила, - Кроуфорд нависает над ним, не давая возможности вывернуться и сбежать.
Шульдих скалится, не желая проигрывать. Пренебрежительно фыркает, отворачивает голову, пытаясь зацепиться взглядом за что-нибудь, но Брэд начеку и не дает ему ускользнуть от темы.
- Ну?
- Да нет же! Не собирался я ничего такого делать!
Кроуфорд торжествующе усмехается.
Шульдих видит себя в его орехово-карих глазах. Отражение пытается выглядеть уверенным в своих словам, пытается расслаблено ухмыляться, пытается обратить все в шутку. Но что может какое-то отражение, в сущности?
- Врешь.
- Ччччерт, - ругается немец, - Как ты догадался?
- Ты сам недавно сказал, что я знаю тебя не первый год и смогу отличить ложь от правды. Вот я и отличил.
Как ни хочется, но Шульдиху нечего на это ответить. Так что он просто лежит, раскинув руки и не сопротивляясь, пока Кроуфорд торопливо, резкими движениями сдирает с него рубашку. Немец впивается взглядом в детали его лица: скулы, нос, брови, запоминает их, чтобы добавить к своей коллекции, потому что каждый раз, когда они занимаются сексом, Брэд выглядит не так, как в предыдущий. На самом деле у него много эмоций, и он умеет их выражать, просто не всегда этого хочет. Только с Шульдихом Кроуфорд может позволить себе расслабиться и быть таким, каков он есть. Таким, каким Шульдих его любит.
Руки американца промахиваются, когда он принимается за брюки немца. Конечно, ремень довольно широк, но он уже на грани и готов сорваться вниз, проклиная про себя чертово умение Шульдиха доводить его до такого состояния. Он отрывисто дышит, пытаясь унять дрожь в пальцах и, наконец-то, стащить с нагло развалившегося на столе телепата стильные брюки. А тот лишь откидывает назад голову, выставляя на обозрение длинную белую, как мрамор, шею и выпирающие, обтянутые кожей ключицы, которые хочется ласкать, пока он не закричит от наслаждения.
- Всего одна победа, а какие запросы к награде, Брэ!
- Зачем тебе это, Шульдих? - Кроуфорд лихорадочно шарит руками гибкому, покорно отдающемуся в его власть телу. Такому теплому, такому живому и необходимому, чтобы продолжить жить и завтра.
- Что именно? Ммм…
Брэд замирает на миг, оперевшись ладонями о стол по бокам от головы Шульдиха, который непонимающе глядит на него. Вот тебе, злорадствует Кроуфорд, будешь знать, как останавливаться в самый неподходящий момент.
- Наги.
- Проклятье, Брэ, у парнишки шалят гормоны. Я всего лишь хотел показать ему, как с ними справляться, вот и все! Один раз, слышишь? Всего один. И поверить не могу, что ты почти отчитываешь меня за то, чего я еще даже не совершил! 
- Всего один? Ты уверен?
- Черт тебя подери, Кроуфорд! Вообще ни одного! Слышал? НИ ОД-НО-ГО! В свете последних событий я передумал. А теперь заткнись и доведи дело до конца, гребанный янки!   
- Как пожелаешь, моя любовь, - так непохоже на себя улыбается Брэд.
Эта улыбка только для Шульдиха. Открытая, мягкая. Ее хочется коснуться, чтобы убедиться, что она не сон и не галлюцинации. Шульдих поднимает руку, проводит пальцами по губам Кроуфорда, вбирая их тепло, и неожиданно попадает в плен его жадного горячего языка. Брэд скользит им по длинным пальцам немца, обжигая их дыханием, и Шульдих не в силах отвести взгляд от этого вызывающего зрелища.
Повинуясь инстинктам, он обхватывает бедра Кроуфорда ногами, сжимая их с такой силой, словно хочет раздавить, и тянет его на себя. Ближе, еще ближе. Чтобы между ними не осталось ни миллиметра свободного пространства, чтобы можно было тонуть в его поцелуях, позабыв о том, что бывает иначе.
Кроуфорд откликается мгновенно. Он понимает – игры кончились, как кончилось и его терпение. Теперь можно отдаться тому, что сжигает их обоих изнутри без остатка. Шульдих щедр сегодня, он позволяет все, и Брэд не собирается упускать такой шанс.
Его поцелуи жадны и властны. Он не знает, как прожил сегодняшний день без прикосновений этой нежной кожи, как вообще мог отпустить от себя Шульдиха хоть на метр или приказать ему уйти. Может, ты и пророк, Кроуфорд, думает он о себе, но все же последний "умный".
Распростертый под ним Шульдих выгибается и стонет в такт каждому движению. На его лице смесь наслаждения и торжества, веки лишь чуть опущены. Немец никогда не закрывает глаз, занимаясь сексом. Он хочет видеть того, кому отдает свое тело, видеть, как каждый его стон заставляет любовника сходить с ума. Его глаза затуманены дымкой удовольствия, и если сейчас кто-нибудь спросит его о часе смерти, Шульдих, не колеблясь, ответит, что хотел бы умереть именно так: деля тело на двоих и вновь сливая их половинки в единое целое.   
Рубашка Кроуфорда, спущенная с плеч, щекочет немцу грудь, но ему даже нравится. Ведь каждое прикосновение, каждый поцелуй, вытягивающий из легких воздух, каждое слияние – все это доказывает, что он все еще жив.
А жить Шульдих хочет больше всего на свете…
~~~~~~~~~~~
- Брэ, будь добр, слезь. Ты не пушинка, - капризно заявляет немец, пытаясь столкнуть с себя расслабленного Кроуфорда. Ему нестерпимо хочется в душ, и он разрывается между двумя желаниями: уйти или остаться с Брэдом. Лучше всего, конечно, это совместить.
- А ну поднимайся, - бодро командует Шульдих, толкая любовника в плечо, но в ответ получает лишь невнятное бормотание и новый иссушающий поцелуй, после которого идти в душ хочется уже гораздо меньше. Однако все же хочется. - Вставай, вставай, пошли в душ, я весь липкий. Кошмар какой! Брэ? Ты что делаешь? Черт, не размазывай это по моему животу, а то я… ммм… Проклятье, если я сказал в душ – значит в душ.
- А там? - нарывается Кроуфорд.
- А там посмотрим, на что ты еще способен, - расплывчато отвечает Шульдих.
- Так бы сразу и сказал, - заметно оживляется Брэд, - Пошли.
Он поднимается со стола и тянет неподдельно шокированного немца за руку.
- Эй, вы! - раздается из-за стены обвиняющий голос Наги, - Я, конечно, ничего не слышал, но можно как-нибудь потише стонать, а? Весь квартал перебудите. К тому же я читаю.
- Мои журналы? - со сволочным весельем в голосе уточняет Шульдих, - Как тебе разворот?
- Сдохни!

0

9

Название: Поцелуй Дьявола
Автор (C): Eishi
Пара: Кроуфорд\Шульдих
Рейтинг: PG-13
Жанр (genre): Romance

Свернутый текст

Старинные настенные часы пробили полночь, когда Шульдих тихо, стараясь производить как можно меньше шума, открыл входную дверь и проскользнул внутрь. К счастью, петли были смазаны, так что дверь за ним закрылась абсолютно беззвучно. Шульдих питал слабую надежду, что все в доме уже спят, и он сможет прокрасться к себе, не привлекая к своей скромной, по его мнению, персоне излишнего внимания.

Дело было не в том, что он вернулся поздно. В конце концов, он взрослый человек и давно уже вышел из того возраста, когда такие нелепые запреты, как четко установленный комендантский час, имеют хоть какое-то значение.

Дело было даже не в том, что он боялся разбудить Наги или Фарфарелло, если они, конечно спят. Наги, может, и спит, ведь он всегда был соней, а вот со штатным психом – это еще вопрос. Сидит, небось, у себя и ножи точит. В прямом и переносном смыслах…

Дело было в том, что Шульдих боялся попасться на глаза боссу. А все из-за того, что нарушил его приказ не высовываться и влез в драку с Вайсами. Ну не мог он спокойно смотреть, как двое из них чисто случайно прогуливались по парку! Такие люди случайно нигде не появляются. У них всегда есть цель, и, похоже на этот раз этой целью являлось вывести его, Шульдиха, из себя. Что им благополучно и удалось, потому что немец не обладал завидным хладнокровием, которым славился Кроуфорд.

Немного успокоившись, Шульдих взглянул на ситуацию со стороны и с прискорбием отметил, что его выходка с самого начала не имела шансов на успех. Вайсов было двое, причем оба вооружены, да не какими-то зубочистками, а катаной и этой кошмарной перчаткой с когтями, как у гризли.

Да…Тут даже нечеловеческая быстрота не спасла, и Шульдих все-таки получил приличную рану на спине, несмотря на то, что успел послать кое-какие не слишком приятные видения в голову одному из противников.

Шульдих осторожно двинулся вперед, стараясь не обращать внимания на разрывающую спину боль. Похоже, крепко ему досталось…Ладно, главное незамеченным добраться до своей комнаты, а там уж разберемся что к чему.

Но его мечте не суждено было сбыться.

Немец невольно вздрогнул, когда из гостиной, мимо которой он как раз проходил, двигаясь вдоль стены, чтобы не наткнуться в темноте на что-нибудь, прозвучал ледяной голос:

- Хватит красться, Шульдих, я все равно знаю, что ты здесь.

- А…мм…я, собственно, проветриться ходил, - наконец, нашелся Шульдих, мысленно молясь о том, чтобы Брэду достаточно было этого объяснения, и он смог бы поскорее добраться до своей комнаты.

- Иди сюда.

Тон, которым это было сказано, не оставлял надежды отвертеться. Определенно, сегодня – не день сбывающихся желаний. По крайней мере, для немца.

Шульдих сжал зубы и поплелся на звук голоса, уже в который раз проклиная свою вспыльчивость. Не напади он на Вайсов, не было бы ни ранения, ни выговора, который только добавит унижения к его поражению. Вот черт!

- Может, хоть свет включишь, - высказался Шульдих, вытягивая вперед руки в надежде не снести что-нибудь из мебели, пока пробирается к дивану, на котором, судя по источнику голоса, сидел Кроуфорд, - Только не сильно, а то глаза, знаешь ли, побаливают в последнее время. - Это было чистейшей воды ложью, но в полутьме у немца еще оставался шанс, что босс не заметит раны.

- Ночник пойдет? - осведомился Брэд, щелкая выключателем стоявшей на столике лампы.

- Ага, - Шульдих опустился на диван, изо всех сил стараясь скрыть неудобство, которое доставили ему вновь напомнившие о себе порезы. Да какое там неудобство! Спину словно снова полосонули лезвиями! - А остальные где?

- Наги спит, Фарф тоже. Я дал ему снотворного.

- А ты чего полуночничаешь?

- Вероятно, я могу задать тебе тот же вопрос.

- Так я же сказал, что проветриться ходил. Не спалось что-то.

- С самого утра? - едко поинтересовался Брэд, от чего у Шульдиха похолодело в желудке.

Немец хмыкнул, полагая, что Кроуфорд на этом успокоится, и мысленно уже представлял, как, наконец-таки, доберется до своей комнаты и займется раной, но сегодня он положительно был обречен тешиться исключительно мечтами.

Взгляд Брэда вдруг стал ледяным. Не то, чтобы он раньше был особенно жизнерадостным, но сейчас льда в нем хватило бы, чтобы заморозить весь город.

- Я могу поинтересоваться, что это за подозрительное бурое пятно расплывается по обивке дивана? - спокойно спросил он, и Шульдих обреченно понял, что теперь ему точно никуда не деться.

- Поцарапался немного, - кисло пробормотал он. Слабая попытка скрыться от неизбежного. Слабая, а главное, бесполезная.

- Кто? - Брэд развернул Шульдиха к себе спиной и принялся осматривать глубокие порезы, оставленные противником. Кожаная куртка не остановила острые лезвия, распоровшие ее от воротника до самого низа. Кровь пропитала рубашку и даже обивку спинки дивана, к которой немец прислонился, пытаясь скрыть от Кроуфорда следы своего поражения.

Прежде чем, Шульдих открыл рот, чтобы ответить, Брэд предостерегающе добавил:

- И не вздумай мне врать, иначе будет хуже.

Что конкретно подразумевалось под этим многозначительным “хуже”, Шульдих благоразумно решил не выяснять, а потому выложил боссу все, как было. Чего трепыхаться, когда приперли к стенке?

- Стало быть, ты нарушил мой прямой приказ, - подвел итог Брэд своим лишенным эмоций голосом, от которого у Шульдиха всегда начинал нервно дергаться левый глаз. Такой тон определенно не предвещал ничего хорошего. А чего ты, собственно, ожидал? Что по головке погладят?

К огромному удивлению Шульдиха Брэд молча встал и направился на кухню, строго бросив через плечо:

- Сиди тут. Я сейчас приду.

Откровенно говоря, Шульдих и не собирался никуда уходить по нескольким причинам. Во-первых, сказывалась потеря крови – черт знает, сколько ее пролилось, он ведь до дома пешком добирался. Во-вторых, он уже мысленно приготовился к самому худшему. А в-третьих, его повергло в шок то обстоятельство, что Брэд не особо стремился это “самое худшее” исполнять, даже осмотрел его раны, что абсолютно не укладывалось в его образ человека, лишенного каких бы то ни было эмоций.

Шульдих так и просидел, не шелохнувшись, терпеливо дожидаясь, пока Кроуфорд не вернулся с аптечкой, которую раздобыл на кухне, и глубокой чашей, наполненной теплой водой, в которой плавал чистый бинт. Разорванную куртку он без сожаления выбросил, потому она теперь годилась разве что на жалюзи, рубашка оказалась где-то на полу. Присев на диван рядом с неожиданным пациентом, Брэд принялся вытирать его спину SMO (Social media optimizationченным бинтом. Очевидно, в воду был подмешан какой-то антисептик, потому что Шульдих почувствовал характерное покалывание каждый раз, как ткань касалась открытой раны.

- Тебе не приходило в голову, что, нарушая мои приказы, ты однажды и себя угробишь, и нас заодно? - Брэд прополоскал бинт, от чего вода в чаше стала светло-красного оттенка, выжал и снова приложил его к спине Шульдиха. В его тоне немец не обнаружил ни сдерживаемой ярости, ни досады. Только какую-то обреченность, словно американец смирился с тем, что с его, Шульдиха, вспышками гнева ничего не поделаешь.

- Ну…Ничего ужасного ведь не случилось…

- Ты спятил или нарочно надо мной издеваешься? У тебя вся спина разорвана, и это, по-твоему, “ничего ужасного”?

- Подумаешь, маленькая царапина! - самоуверенно заявил немец и тут же пожалел о сказанном, потому что Кроуфорд слегка надавил на края раны, и Шульдиха накрыла волна адской боли. Закусив губу, он застонал. - Эй, полегче! Я же не Фарф, терпеть боль – не мое хобби!

- Это чтобы ты не нёс всякую чушь, - назидательно произнес Брэд, протягивая руку к аптечке за лекарством и чистыми бинтами. - Если ты завтра понадобишься нам, что прикажешь делать? С располосованной спиной ты нам не помощник.

- Ладно, я осознал свою вину перед обществом, - Шульдих поднял руки, словно сдавался, и тут же заработал подзатыльник от босса.

- Эй! За что?

- За то, что ведешь себя, как ребенок, - мрачно сообщил ему Брэд, разматывая скрученный бинт, - Не опускай руки, - приказал он и принялся перевязывать Шульдиха, не обращая внимания на то, как тот болезненно дергается при каждом неосторожном касании ран.

После того, как американец закончил, Шульдих обнаружил, что его спина довольно туго затянута бинтами, опоясывающими его белым кольцом, но, несмотря на это, повязка не стесняла движений и не причиняла неудобства. Он потянулся к брошенной на пол рубашке, но тут же скривился от боли, резанувшей между лопаток, и, качнувшись, повалился на бок. Брэд успел подхватить его прежде, чем немец рухнул на пол.

- Чертова потеря крови, - выругался Шульдих, обессилено повиснув на руках Кроуфорда, который усадил его на диван рядом с собой.

- А ты что хотел? Еще бы до утра так бродил, так вообще бы свалился где-нибудь на улице.

- Тебе-то что? - вяло пошевелился Шульдих. Очевидно, в воду, которой Брэд обрабатывал раны, было подмешано и какое-то успокоительное, потому что его неудержимо клонило в сон, и он чувствовал, что если сейчас не соберет остатки сил и не поднимется к себе в комнату, то уснет прямо здесь, прислонившись к неожиданно теплому и мягкому плечу Брэда. И еще Шу обнаружил, что, в принципе, не против, если так случится.

Кроуфорд проигнорировал его вопрос.

- Постарайся не двигаться. Тебе нужно отдохнуть.

- Но мне холодно без рубашки, - пожаловался Шульдих.

Брэд вздохнул и, стараясь при этом не сильно беспокоить немца, потянулся к пледу, который лежал на краю дивана, и укрыл их обоих.

- Брэдли…

- Что?

- А что, если я тут усну?

- Ну и спи.

- Слушай, я, правда, не хотел, но так уж получилось, что я на Вайсов нарвался…

- Забудь.

Шульдих почувствовал, что Кроуфорд склонил голову к его волосам и шевелит их своим подбородком. Ощущения при этом были противоречивые: с одной стороны ему было щекотно, а с другой – такие круговые движения действовали расслабляюще, словно массаж, и немец постепенно забывал о пульсирующей боли в спине, отдаваясь во власть прикосновений человека, который, казалось, не способен был чувствовать сам, не то, что дарить это другим. Но так только казалось…

Брэд прекратил водить подбородком по ярким волосам Шульдиха, но зато стал перебирать их свободной рукой, той, что не держала немца за плечо. Глаза Шульдиха слипались, но он заставил себя на время побороть одолевающий его сон и поднял голову, глядя на Кроуфорда.

- Где ты так здорово научился делать массаж?

Брэд усмехнулся и приблизил к нему лицо настолько близко, что все черты, кроме глаз, расплывались и словно растворялись в мягком, успокаивающем свете от ночника. Несколько секунд он просто смотрел на того, кто сейчас, несмотря на всю свою силу и даже Дар, выглядел таким слабым и беспомощным, а потом осторожно коснулся его губ своими, пытаясь вложить в поцелуй все то тепло, которое еще не потерял, живя в безумном и жестоком мире, где приходится убивать, чтобы выжить самому.

Это трудно – дарить тепло, соскребая его со дна своего сердца, собирая по крупицам…

Шульдих изумленно распахнул глаза, но не спешил отстраняться. Наоборот, он придвинулся ближе, хватаясь за внезапно возникшую нить нежности, стремясь продлить эти мгновения. Мгновения растерянности, смятения и…наслаждения, которое дарили ему чужие губы.

Поцелуй не был страстным, но был полон той невыразимой, искренней ласки, которая заставляла сердце Шульдиха биться сильнее, а голову приятно кружиться. Или это из-за лекарства? Ох, к черту эти размышления! Кому они нужны, когда можно просто наслаждаться касанием губ, прерывистым дыханием, шевелящим спадающие на лицо огненно-рыжие пряди и словно затрагивающим его кожу горячими ладонями?

Всего несколько мгновений – восхитительных мгновений – продлился этот сон, внезапно ставший реальностью, и Брэд мягко отстранился, заглядывая в глаза Шульдиха, которые озарялись изнутри темными всполохами.

- Mein Gott …

Легкая тень улыбки коснулась непроницаемого лица Кроуфорда, когда он потянулся к столику и щелкнул выключателем ночника. Сумрак накрыл их своим покровом, который теперь почему-то казался немцу теплым и убаюкивающим, хотя обычно во тьме таились неприятные сюрпризы, потому что она отбирала зрение не только у их врагов, но и у них самих. Шульдих ненавидел чувствовать себя беспомощным, но на сей раз темнота, не доставила ему неприятных ощущений.

Он положил голову на плечо Кроуфорда.

- Зачем тебе всё это нужно, Брэдли?

- Что – всё? Работа? - американец сильнее прижал Шульдиха к себе, но тут же ослабил объятья, потому что ощутил, как тот непроизвольно сжался от вновь нахлынувшей боли.

- Нет, на это у каждого свои причины… Я имею в виду нас всех. Меня, Наги, Фарфа? Без нас тебе было бы гораздо проще.

- Без вас…мне было бы одиноко.

Шульдих хмыкнул. Разве для таких людей, как Кроуфорд, имеет хоть какое-то значение одиночество? Или то, что на их пути встают препятствия? Они просто идут к своей цели, не обращая внимания на такие досадные мелочи, как чья-либо жизнь или смерть. Эта мысль билась в его сознании, как мотылек о стекло, и он, наконец, решился высказать ее вслух. Мог бы, конечно, просто залезть американцу в голову, но только он никогда на это не отважится. Наверное, потому, что боится узнать о том, чего не хочет пока знать…

- Кем ты меня считаешь, Шульдих?

Немец помедлил, но его ответ от этого не утратил искренности.

- Дьяволом.

Кроуфорд скривился в усмешке.

- Ну и как тебе поцелуй дьявола?

- Приятно...

В данный момент Шульдиху было все равно, даже если Брэд – демон. Он готов был отдать даже душу, чтобы вновь ощутить касание его губ. В конце концов, это было бы невеликой потерей – продать душу. Такую, как у него – скомканную, исковерканную своей и чужой болью –  и потерять не жаль.

- Брэдли? Ты можешь снова сделать это? - осторожно спросил он, чувствуя, как дрогнул его голос в тишине.

- Что? - американец коснулся его подбородка, поворачивая к себе лицом, словно мог видеть в темноте. - Это?

И Шульдих снова почувствовал на своих губах уже знакомый вкус, от чего по телу разлилась волна дрожи и тепла, затмевающих разум. Она унесла все мысли, оставив лишь эмоции, которые накрыли его своими крыльями, защищающими от страха и сомнений.

- Спи, - приказал Брэд, и, прорвавшись сквозь сладкую пелену, в которой терялся его разум, Шульдих поразился необычной смеси интонаций в его голосе: твердости и нежности одновременно.

Немец закрыл глаза и позволил себе провалиться в сон, наверное, первый раз, в жизни не задумываясь о том, что будет завтра, и о тех, кому он причинит боль, и которые доставят боль ему самому. Он помнил лишь вкус чужих губ.

Поцелуй, ради которого можно отдать весь мир…Даже, если это поцелуй дьявола...

Игра
Пейринг: Брэд/Шульдих

Свернутый текст

Обычный вечер в доме Шварц.
Кроуфорд, старательно изображая неуемное рвение к работе даже в свое свободное время, стучит по клавишам ноутбука в кабинете на втором этаже. Наги в гостиной, завернувшись в плед, смотрит какой-то бездарный ужастик, коротая время в ожидании “передачи для взрослых”. Ну а Шульдих… А что Шульдих? Он сидит на полу, прислонившись спиной к дивану, вытянув длинные ноги, расслаблено раскинув руки, и думает, что все низкопробные фильмы ужасов одинаково  предсказуемы и занудны.
Не сказать, что Наги рад такой компании. Он то и дело нервно вздыхает и косится на настенные часы, неумолимо отсчитывающие минуты до ожидаемой им передачи. Шульдих, не открывая глаз, лениво улыбается его наивности.
Немец все про него знает. И все понимает, надо отдать ему должное. Наги пятнадцать, и для любого подростка эта цифра значит больше любых слов. Когда-то Шульдих тоже был в этом возрасте и тоже прошел через все, с чем теперь пришлось столкнуться Наги: незнакомый зуд внизу живота при виде откровенной сцены в фильме, поначалу пугающий, а потом болезненно приятный; неспокойные ночи, до краев наполненные изматывающими снами, и мокрые простыни поутру; стыд и смущение, от которых некуда деваться. Но к счастью – а может, и нет – для Шульдиха этот период закончился быстро. Так уж сложилось, что реальность рано поставила его перед выбором – сны или явь, и он недолго колебался.
Наги на диване подбирает колени к подбородку, не отрывая напряженного взгляда от экрана, и немец решает, что пора сваливать. Через 15 минут начнется то, чего так ждет подросток, а Шульдих не собирается ему мешать.
Немец лениво потягивается, отлепляется от пола и встает, заслоняя собой телевизор, из-за чего Наги вынужден перевести взгляд на него.
- Шульдих, ты…
- Уже ухожу, - насмешливо-понимающим голосом сообщает тот, задумчиво вороша рукой волосы, - Наслаждайся, малыш.
Наги подтягивает плед к лицу, пытаясь скрыть от проницательного взгляда телепата розовеющий кончик носа и уши. Его разоблачили, так что следующие несколько минут он проведет, дуясь на Шульдиха и размышляя, как давно тот обо всем знает.
Немец усмехается и уходит.
Сегодня ему скучно. Вообще-то такие “семейные” вечера дома всегда нагоняют на него тоску, от которой потом бывает чертовски трудно избавиться, поэтому неудивительно, что он предпочитает быть на задании или шататься без дела по городу. Шульдиху нравится убивать. Это горячит кровь и щекочет нервы. Это просто весело, в конце концов, хотя он и знает, что далеко не каждый разделит его точку зрения. Фарфарелло мог бы, но по католическому календарю этой ночью праздник какого-то святого, так что его отпустили на волю. Пускай развеется, сказал Кроуфорд, отпирая тяжелую дверь его камеры в подвале.
Развеяться… Неплохая мысль, сам себе усмехается Шульдих, уже зная, кто именно его развлечет. 
Кроуфорд у себя в кабинете, большой, чистой комнате, которая выглядит так же безупречно, как и ее хозяин. Когда Шварц сняли этот дом, Брэд специально вызывал работников, чтобы немного расширить здесь окно. Он любит чувствовать утренний бриз, приносимый с порта, и вечернюю прохладу, особенно в летнюю жару, когда город плавится в стекле и бетоне.
Кажется, Шульдих знает его целую жизнь, а может, даже больше. Все его привычки, предпочтения и слабости, которые тот так старается скрыть. Возможно, Кроуфорд и опережает немца на пару шагов в будущем, но вот в настоящем Шульдих, несомненно, впереди него. Только Брэд об этом не знает, и иногда Шульдиху становится обидно, что ему нельзя говорить правду, ведь тогда немец потеряет самое лучшее из своих развлечений.
- Брэ?
Не поднимая головы от ноутбука, Кроуфорд кивает, давая понять, что слышит неожиданного визитера. Шульдих просачивается в кабинет и идет к столу. Его движения обманчиво плавны и растянуты, как у дикой рыси, аккуратно приближающейся к своей жертве на мягких лапах. Если бы у него был хвост, думает немец, он бы им помахал.
- Брэ, я к кому обращаюсь? - Настойчиво спрашивает Шульдих, присаживаясь на краешек стола, справа от ноутбука. - Ты меня слышишь?
Кроуфорд недовольно хмурится. Ничего, это его обычная реакция, от которой телепат, уже знающий, что игра началась, даже получает долю удовольствия.
- Тебе недостаточно кивка?
- Думаешь, я так дешево куплюсь? Я знаю, что это значит.
- Ммм… - Кроуфорд, сосредоточенно вглядываясь в монитор, произносит это больше для того, чтобы показать, что участвует в разговоре.
- Ты киваешь, когда не собираешься обращать на меня внимание.
- Какая проницательность, Шульдих. Ты все же догадался. Признаться, я поражен. А теперь будь добр или посиди молча, или уйди. Я…
- …работаю, - заканчивает за него Шульдих, демонстративно широко зевая. - Да, да, я слышу это чаще, чем ты в действительности работаешь. Смени тактику, Брэ, у меня уже сто лет как выработался иммунитет к подобным фразам.
Кроуфорд отрывает взгляд от монитора и задерживает его на удобно усевшемся на столе немце. Закинув ногу на ногу, тот расслаблено качает ей, откинувшись назад и оперевшись на ладони. Вроде ничего особенного, Шульдих выглядит как обычно, но Брэда не покидает чувство, что мягкие рысьи лапы, скрывающие под мехом острые когти, уже занесены для удара.
- Что это тут у тебя? - живо интересуется Шульдих, презрительно косясь на ноутбук и как бы ненароком проводя ступней вверх по ноге Кроуфорда. Брэд врубает “режим игнорирования”. Тоже как обычно.
- Анализ биржевых сводок за неделю, - без запинки отвечает он.
- Хмм, какая увлекательная вещица! - восхищается Шульдих, но блеск в синих глазах выдает его лицемерие. - Наверное, лучше сохранить результаты твоей работы, а то сейчас перебои с электроэнергией случаются, знаешь? Всякое бывает.
Кроуфорд меряет немца подозрительным взглядом, но на клавишу “сохранить” все же нажимает.
- Спасибо, что беспокоишься, - ровно произносит он. Благодарностью от этих слов даже не веет. - Можешь не волноваться.
- Нет, Кроуфорд, это ты можешь не волноваться.
Шульдих скалится в усмешке, нахальной, вызывающей, двусмысленной. А потом двумя быстрыми движениями захлопывает ноутбук и вырывает из сети кабель от блока питания. Кроуфорд даже не успевает толком отследить его маневры, как уже прижат к креслу весом оседлавшего его немца и поставлен перед нелегким выбором: сбросить его или принять условия игры.
Все же он пытается сделать первое. Безуспешно. Шульдих далеко не слабак, несмотря на кажущееся хрупким телосложение.
- Что на этот раз? - обреченно спрашивает Кроуфорд.
- Мне скучно. Давай поиграем.
Шульдих любит игры. Любит ставить людей в тупик, манипулировать ими, толкать на безумие. Последнее он умеет делать мастерски, Брэд испытал это на собственной шкуре не раз. Но немцу все мало.
- Правила?
- Какой прагматизм, Брэ! Лично я бы первым делом спросил про приз, - урчит Шульдих, бессовестно ерзая на коленях Кроуфорда и давая тому почувствовать, как могут быть тесны его брюки.
- Правила, - повторяет тот, стараясь не выдать того, как срывается его дыхание при каждом надавливании немца на его бедра.
- Ладно, ладно. Играем в вопросы - ответы. Каждый по очереди задает другому любой вопрос. Если отвечающий лжет, спрашивающий снимает с него одну вещь на выбор. Если отвечает правду, то раздевает того, кто спрашивает.
- Это бессмысленно, - пытается воззвать к гласу разума Брэд.
- Почему же? Если я буду все время говорить правду, а ты – лгать, то довольно скоро наш мистер Кроуфорд останется в чем мать родила. А ты ведь знаешь, что я могу сделать, если увижу тебя абсолютно голым. - Шульдих перебрался с коленей Брэда на его бедра, сжав коленями его ноги. Игра еще не началась, а он уже предпринял первую атаку. - Это была угроза, прими к сведению.
- Тогда я просто буду говорить правду, вот и все.
- Не сможешь, Брэ, - приблизившись к его уху, хихикнул Шульдих, - Я задам тебе такой вопрос, на который ты не сможешь ответить правду. В этом и заключается суть игры – в умении ставить вопрос.
- А как ты узнаешь, лгу я или нет?
- Брээээ, да ты что! Я ж телепат. Ты сам-то понял, что спросил? И, предупреждая твой следующий вопрос, я не буду жульничать, - Глядя на его хитрую мордашку, Кроуфорд всерьез сомневается в истинности этих слов, но когда тебя загоняют в тупик, приходиться верить даже тому, что в любое другое время посчитал бы абсурдным. - И потом, Брэ, ты знаешь меня не первый год, так что и сам сможешь определить, вру я или нет. Ведь сможешь, правда?
С последней фразой Шульдих ловко проскальзывает рукой под рубашку американца. Его пальцы холодны, их прикосновения, как легкие уколы ледышек, тающих на коже Кроуфорда.
- Ладно, - вздыхает Брэд, - Задавай вопрос.
- Какие мы сговорчивые стали, вы только посмотрите!
- Шульдих, - рука Брэда стискивает волосы на затылке немца.
- Ya, ya, mein liebe, - примирительно шепчет Шульдих, - Я все понял. - И получив свободу, нагло ухмыляется. - Итак… Ты меня хочешь?
Кроуфорд возмущенно фыркает и закатывает глаза.
- О, боже, конечно, нет!
Но его рука на пояснице немца непроизвольно вздрагивает, а в голосе слышны нервные нотки, которые Брэд старается замаскировать под усмешку.
- Лгун, - самодовольно смеется Шульдих, - Я же сказал, что ты попадешься! И даже не вздумай оспаривать свой промах, - Немец принимается ловко расстегивать пуговицы на рубашке жертвы, даже не стараясь скрыть свое ликование. - Твоя ложь – это факт, а ведь ты не любишь ставить факты под сомнение.
Все знают, у рыси мягкие лапы, однако она прячет в них смертельно острые когти. Но пока ты не увидишь их собственными глазами, тебе и не вспомнится это знание. Такова игра Шульдиха – выпускать когти по одному, вонзать их в Кроуфорда до тех пор, пока он не окажется в его власти. Главное, делать это незаметно, чтобы Брэд так и не понял, что же его в итоге сковало.
Спустив рубашку до пояса, Шульдих критически осматривает трофей.
- У тебя красивое тело, Брэ, ты знаешь? Конечно, знаешь…
- Я не врал, - все-таки пытается Кроуфорд.
- Да ну? - Шульдих двигает бедрами вперед так резко, что Брэд не успевает заглушить вырвавшийся тихий стон. Попался. Теперь немец прижимается к нему максимально близко, границы личного пространства давно нарушены, но никто не возражает. Каждый выдох Шульдиха щекочет кожу на шее или на лице Кроуфорда, его синие, насмешливо смотрящие глаза на расстоянии всего нескольких сантиметров. И тяжесть его веса, и дразнящие покачивания бёдер, и одуряющий аромат теплого тела… И то, что Шульдих, черт бы его побрал, бесстыже всем этим пользуется!
- Л-ладно, врал, - позорно дрогнувшим голосом признает Кроуфорд, - Я тебя хочу.
- А уже поздно, - ехидничает немец, - Ответ уже дан, и он был ложным. Валяй, задавай свой вопрос, пока я обследую текущую награду.
И прежде чем Брэд успевает спросить, что он имеет в виду, Шульдих с нетерпением изголодавшегося вампира вонзается зубами в основание его шеи. У него острые клыки, хотя он и не принадлежит к ночному племени. Эта мысль обжигает Кроуфорда не меньше укуса, но он лишь послушно откидывает голову назад, добровольно давая Шульдиху простор для действий. Небольшая порция боли вливается в охватывающее его возбуждение, как приток горной реки, принося с собой остроту и пряность. Заставляет его дышать чаще и глубже, заставляет желать большего. Но Кроуфорд знает, что не получит ничего, если проиграет.
Шульдих жесток. Он вполне может довести Брэда до грани и оставить его ни с чем, если что-то ему не понравится. И тогда снова лихорадка во всем теле, часы холодного душа, бессильная злоба и бессонная ночь. Отвратная перспектива, так что Кроуфорд сделает все, лишь бы ее избежать.
- Ну и где вопрос? -  голосом обиженного ребенка хнычет Шульдих, - Думаешь, я тебя на халяву развлекать буду? 
Брэд с трудом выплывает из мутной дымки наслаждения, стараясь ничем не выказать свое недовольство.
- Хм… Дай подумать…
- Некогда. Не собираюсь ждать тут целую вечность, - Шульдих оставляет в покое истерзанную шею и отстраняется. - Если не хочешь, то я пошел.
- Нет! - Слишком быстро, слишком умоляюще, слишком… Кроуфорд, а твой ли это голос? - Не уходи, я придумал вопрос.
- Интересно, - Немец склоняет голову к плечу, позволяя копне рыжих волос свеситься вправо.
- Ты… Тебе нравится… ну… быть снизу?
Секунду Шульдих смотрит на Кроуфорда в молчании, не собираясь помогать тому в угадывании отражающихся в его глазах эмоций, а потом начинает смеяться. Искренне, обезоруживающе, обличая свою истинную сущность: свободную от предрассудков и глупой морали. Глядя на него, Брэд чувствует себя последним дураком.
Наконец, Шульдих успокаивается и вытирает выступившие в уголках глаз слезы.
- Ну ты меня насмешил, Брэ! Давно я так не веселился. Ладно, ладно, не делай такое скорбное лицо, я тебе отвечу.
Шульдих ухмыляется, на этот раз с чувством легкого превосходства, и вновь склоняется к шее Кроуфорда, слизывая текущую по груди тоненькую струйку крови. Оставленная им влажная полоса холодит кожу, и Брэд хочет, чтобы это не прекращалось. Чтобы теплый острый язычок немца не покидал его ни на секунду.
- Мне это нравится, - голос Шульдиха, бархатистый, ласкающий, возвращает его к реальности, - Я делаю только то, от чего получаю удовольствие, и даже ты, Брэ, со всем своим авторитетом и диктаторскими замашками не сможешь заставить меня изменить этому принципу. Этот раунд за мной, так что я, пожалуй, сделаю вот так…
Бесполезно пытаться предугадать слова Шульдиха, а тем более его действия, поэтому Кроуфорд даже не пытается. По натуре своей он прагматик, а каждый прагматик прекрасно понимает, что нет никакого смысла тратить силы на заранее проигрышное дело.
- До чего же дурацкий ремень, - пыхтит Шульдих, пытаясь освободить брюки Брэда из его плена. Наконец, ему это удается, и Кроуфорду теперь то ли сочувствовать, то ли завидовать, поскольку проворная рука немца уже внутри и нашла свою цель.
- Мне кажется, ты начинаешь проигрывать, Брэ, - качает он головой, - Так что я дам тебе фору. Задавай второй вопрос.
- Шуль… дих… ты…
- Ты не отвлекайся, Брэ, думай. Не обращай на меня внимания, я просто немного стимулирую кровообращение.
Стимулирует?!! Какое там стимулирование, да он меня просто насилует, в опасной близости от паники скрипит зубами Кроуфорд. Но сказать “хватит” он не в силах. Остается только отдаться рукам Шульдиха, ловить и смаковать каждый миг, каждое их движение. Остается слушать собственное прерывистое дыхание и, не отрываясь, смотреть в глаза цвета моря после шторма: темно-темно-синие, бездонные, тянущие за собой в смертельный водоворот.
Еще совсем чуть-чуть до взрыва, совсем немного, но… Шульдих убирает руку и вопросительно вскидывает бровь.
- Ну? Где вопрос? Если собираешься отлынивать, ничего не получишь, ясно?
Кроуфорд шумно выдыхает.
- Сволочь…
- Конечно, а ты что думал? Игра есть игра.
Глаза Шульдиха блестят, в них горит живое пламя, и сейчас Брэд готов отдать все на свете, лишь бы сгореть в нем. Забыться в огненных объятьях без игр и правил. Жаль, но с Шульдихом так просто не получится. Он… он… Проклятье, он снова начинает двигать бедрами!
- Я помогаю тебе думать, - донельзя гордым голосом произносит Шульдих, - Правда, здорово получается?
Кроуфорд благодарит небеса за то, что, общаясь с немцем, развил свое самообладание почти до сверхъестественного уровня, иначе “здорово” получилось бы прямо в кресле.
- Брэд, я иду спать, - внезапно раздается от двери робкий голос, - Завтра…
Шульдих плавно оборачивается, позволяя Кроуфорду столкнуться взглядом с застывшим на пороге Наги, который стремительно заливается краской, неотрывно пялясь на оседлавшего Брэда немца, на спущенную с американца рубашку и его расстегнутые брюки под чужими бедрами. 
- Привет, Наги, - как ни в чем не бывало махает ему рукой Шульдих, - Фильм уже закончился?
- Я ничего не видел! - Мальчишка пулей вылетает из кабинета. В коридоре слышится его топот и громкий хлопок двери, когда он заскакивает к себе в комнату.
- Возьми журналы у меня под кроватью! - Заботливо советует ему вслед немец, - Тебе они сейчас нужнее. В номере за этот месяц на развороте настоящая бомба!
Кроуфорд не понимает ни слова, но и без того ясно, что он что-то упустил.
- Журналы? Бомба? - ошарашено моргает он, - С каких пор Наги увлекается оружием массового уничтожения?
- Господи, и как ты с такими взглядами на жизнь умудрился потерять девственность еще до нашей встречи? - Удивляется Шульдих, закатывая глаза. - Неужели ты думаешь, что я буду хранить у себя под кроватью журналы об оружии? Это ж такая скукотища!
- Тогда…
- Порно, Брэ! - пошленько так хихикает немец, - Малышу пятнадцать, ты чего хотел? Думаешь, он по ночам образовательные передачи смотрит? Я же специально для него заказал нам кабельное телевидение. 
- Наги? - Не верит своим ушам Кроуфорд, - Неееет…
- Да, - безапелляционно заявляет Шульдих, - Хреновый из тебя опекун, Брэ, если ты даже такого не заметил. Кстати, он уже прокрался ко мне и заграбастал журналы. Так что сегодня не вздумай соваться к нему в комнату, понял?
Кроуфорд встряхивает головой, как попавший под дождь бродячий пес.
- Зачем мне Наги, когда у меня есть ты? - Самодовольная ухмылка на лице Шульдиха слегка кривится, когда рука Кроуфорда спускается с его поясницы ниже, но уже в следующий миг он, мурлыча что-то по-немецки, прижимается к нему плотнее.
- Эй!
- Не “эй”. Думаешь, одному тебе позволено меня изводить? Я придумал второй вопрос. 
- Я слушаю.
Кроуфорд резко встает и, подняв немца, укладывает его на стол. Шульдих, не ожидавший такого, только изумленно на него таращится, цепляясь за его плечи.
- Ты собираешься переспать с ним. С Наги, - Не столько вопрос, сколько утверждение, но игра есть игра, и немец подчиняется.
- С Наги?!! Брэ, да ты спятил! На кой мне это надо?
- Не увиливай от ответа. Ты сам устанавливал правила, - Кроуфорд нависает над ним, не давая возможности вывернуться и сбежать.
Шульдих скалится, не желая проигрывать. Пренебрежительно фыркает, отворачивает голову, пытаясь зацепиться взглядом за что-нибудь, но Брэд начеку и не дает ему ускользнуть от темы.
- Ну?
- Да нет же! Не собирался я ничего такого делать!
Кроуфорд торжествующе усмехается.
Шульдих видит себя в его орехово-карих глазах. Отражение пытается выглядеть уверенным в своих словам, пытается расслаблено ухмыляться, пытается обратить все в шутку. Но что может какое-то отражение, в сущности?
- Врешь.
- Ччччерт, - ругается немец, - Как ты догадался?
- Ты сам недавно сказал, что я знаю тебя не первый год и смогу отличить ложь от правды. Вот я и отличил.
Как ни хочется, но Шульдиху нечего на это ответить. Так что он просто лежит, раскинув руки и не сопротивляясь, пока Кроуфорд торопливо, резкими движениями сдирает с него рубашку. Немец впивается взглядом в детали его лица: скулы, нос, брови, запоминает их, чтобы добавить к своей коллекции, потому что каждый раз, когда они занимаются сексом, Брэд выглядит не так, как в предыдущий. На самом деле у него много эмоций, и он умеет их выражать, просто не всегда этого хочет. Только с Шульдихом Кроуфорд может позволить себе расслабиться и быть таким, каков он есть. Таким, каким Шульдих его любит.
Руки американца промахиваются, когда он принимается за брюки немца. Конечно, ремень довольно широк, но он уже на грани и готов сорваться вниз, проклиная про себя чертово умение Шульдиха доводить его до такого состояния. Он отрывисто дышит, пытаясь унять дрожь в пальцах и, наконец-то, стащить с нагло развалившегося на столе телепата стильные брюки. А тот лишь откидывает назад голову, выставляя на обозрение длинную белую, как мрамор, шею и выпирающие, обтянутые кожей ключицы, которые хочется ласкать, пока он не закричит от наслаждения.
- Всего одна победа, а какие запросы к награде, Брэ!
- Зачем тебе это, Шульдих? - Кроуфорд лихорадочно шарит руками гибкому, покорно отдающемуся в его власть телу. Такому теплому, такому живому и необходимому, чтобы продолжить жить и завтра.
- Что именно? Ммм…
Брэд замирает на миг, оперевшись ладонями о стол по бокам от головы Шульдиха, который непонимающе глядит на него. Вот тебе, злорадствует Кроуфорд, будешь знать, как останавливаться в самый неподходящий момент.
- Наги.
- Проклятье, Брэ, у парнишки шалят гормоны. Я всего лишь хотел показать ему, как с ними справляться, вот и все! Один раз, слышишь? Всего один. И поверить не могу, что ты почти отчитываешь меня за то, чего я еще даже не совершил! 
- Всего один? Ты уверен?
- Черт тебя подери, Кроуфорд! Вообще ни одного! Слышал? НИ ОД-НО-ГО! В свете последних событий я передумал. А теперь заткнись и доведи дело до конца, гребанный янки!   
- Как пожелаешь, моя любовь, - так непохоже на себя улыбается Брэд.
Эта улыбка только для Шульдиха. Открытая, мягкая. Ее хочется коснуться, чтобы убедиться, что она не сон и не галлюцинации. Шульдих поднимает руку, проводит пальцами по губам Кроуфорда, вбирая их тепло, и неожиданно попадает в плен его жадного горячего языка. Брэд скользит им по длинным пальцам немца, обжигая их дыханием, и Шульдих не в силах отвести взгляд от этого вызывающего зрелища.
Повинуясь инстинктам, он обхватывает бедра Кроуфорда ногами, сжимая их с такой силой, словно хочет раздавить, и тянет его на себя. Ближе, еще ближе. Чтобы между ними не осталось ни миллиметра свободного пространства, чтобы можно было тонуть в его поцелуях, позабыв о том, что бывает иначе.
Кроуфорд откликается мгновенно. Он понимает – игры кончились, как кончилось и его терпение. Теперь можно отдаться тому, что сжигает их обоих изнутри без остатка. Шульдих щедр сегодня, он позволяет все, и Брэд не собирается упускать такой шанс.
Его поцелуи жадны и властны. Он не знает, как прожил сегодняшний день без прикосновений этой нежной кожи, как вообще мог отпустить от себя Шульдиха хоть на метр или приказать ему уйти. Может, ты и пророк, Кроуфорд, думает он о себе, но все же последний "умный".
Распростертый под ним Шульдих выгибается и стонет в такт каждому движению. На его лице смесь наслаждения и торжества, веки лишь чуть опущены. Немец никогда не закрывает глаз, занимаясь сексом. Он хочет видеть того, кому отдает свое тело, видеть, как каждый его стон заставляет любовника сходить с ума. Его глаза затуманены дымкой удовольствия, и если сейчас кто-нибудь спросит его о часе смерти, Шульдих, не колеблясь, ответит, что хотел бы умереть именно так: деля тело на двоих и вновь сливая их половинки в единое целое.   
Рубашка Кроуфорда, спущенная с плеч, щекочет немцу грудь, но ему даже нравится. Ведь каждое прикосновение, каждый поцелуй, вытягивающий из легких воздух, каждое слияние – все это доказывает, что он все еще жив.
А жить Шульдих хочет больше всего на свете…
~~~~~~~~~~~
- Брэ, будь добр, слезь. Ты не пушинка, - капризно заявляет немец, пытаясь столкнуть с себя расслабленного Кроуфорда. Ему нестерпимо хочется в душ, и он разрывается между двумя желаниями: уйти или остаться с Брэдом. Лучше всего, конечно, это совместить.
- А ну поднимайся, - бодро командует Шульдих, толкая любовника в плечо, но в ответ получает лишь невнятное бормотание и новый иссушающий поцелуй, после которого идти в душ хочется уже гораздо меньше. Однако все же хочется. - Вставай, вставай, пошли в душ, я весь липкий. Кошмар какой! Брэ? Ты что делаешь? Черт, не размазывай это по моему животу, а то я… ммм… Проклятье, если я сказал в душ – значит в душ.
- А там? - нарывается Кроуфорд.
- А там посмотрим, на что ты еще способен, - расплывчато отвечает Шульдих.
- Так бы сразу и сказал, - заметно оживляется Брэд, - Пошли.
Он поднимается со стола и тянет неподдельно шокированного немца за руку.
- Эй, вы! - раздается из-за стены обвиняющий голос Наги, - Я, конечно, ничего не слышал, но можно как-нибудь потише стонать, а? Весь квартал перебудите. К тому же я читаю.
- Мои журналы? - со сволочным весельем в голосе уточняет Шульдих, - Как тебе разворот?
- Сдохни!

0


Вы здесь » www.prizrak.ws » Фанфики и Фан-Арт » Фанфики по "WeiB Kreuz">>избранное!